— Ты ослабеешь, — выдохнула Корнелия, уворачиваясь от обломков досок, которые полетели в неё по мановению Эжени.
— Ты тоже, — ответила та, на этот раз собирая в руках не огонь, а воду. Поток ударил в её противницу со страшной силой, но Корнелия вскинула руки, и вода вмиг замёрзла, превратилась в сосульки, ледяные кинжалы, которые со звоном попадали на пол. Видя, как они растекаются лужицами, Эжени ощутила слабость и почувствовала, что по верхней губе из носа течёт что-то тёплое. Мысленно выругавшись, она утёрлась тыльной стороной ладони и не удивилась, увидев на ней красные пятна.
— Жизнь и магия уходят из тебя вместе с кровью, — Корнелия тяжело дышала, её лоб был мокрым от пота, на висках тоже блестели капельки. Она снова подняла руки, и с потолка мягко обрушился поток чего-то тёмного, что Эжени в первый миг приняла за птиц, но потом поняла, что это жабы — большие, склизкие, буро-зелёные, глухо квакающие и булькающие.
— Из тебя тоже, — процедила она, останавливая поток взмахом руки — её передёрнуло от мысли, что жабы могут коснуться её кожи, упасть на лицо или, упаси Боже, залезть в вырез платья. — Решила устроить мне вторую казнь египетскую? — по мановению руки Эжени жабы взмыли в воздух, обратились острыми кинжалами и полетели в Корнелию, но та сделала шаг назад и растаяла в окружении цветных искр, а кинжалы упали на пол, растворившись на полпути. Эжени, переводя дыхание, завертелась на месте, ожидая нового нападения и гадая, где появится Корнелия. Та возникла возле входа в церковь — волосы её растрепались и неопрятными рыжими лохмами спадали на лицо, грудь тяжело вздымалась, из носа тоже текла тоненькая струйка крови.
— Я устрою все десять казней египетских, если потребуется, — почти шёпотом проговорила она, не сводя с Эжени ненавидящего взгляда. Девушка вздрогнула, вспомнив про десятую казнь, смерть первенцев, и с трудом удержалась, чтобы не прижать руку к животу. Ещё сегодня утром она сама хотела избавиться от ребёнка, чтобы не подвергать его опасности, но мысль о том, что его убьёт Корнелия, была невыносима.
— Эжени! — снаружи послышался грохот сапог, и в церковь ворвался Леон дю Валлон. — Я увидел твоего Ланселота и понял, что ты где-то здесь… Какого чёрта?
Увидев Корнелию, он тут же выхватил шпагу, но колдунья только рассмеялась.
— Надо же, кто пришёл на помощь своей возлюбленной! Сын Портоса! Бастард Портоса, — она ядовито улыбнулась, подчеркнув слово «бастард».
— Меня называли словами и похуже, — холодно отозвался Леон, осматривая церковь с дымящимися досками, растекающимися по полу лужами, усеянную осколками и усыпанную пеплом. — Вы всё-таки разыскали нас и решили прикончить?
— Я разыскала вас, но здесь я оказалась случайно, — Корнелия переводила дух, явно готовясь нанести новый удар. — Нас с Эжени потянуло в одно и то же место. Как странно — у меня с ним связаны самые приятные воспоминания, а у неё — самые неприятные! Право, жаль, что тот юноша тогда не довёл дело до конца! Бесчестье единственной дочери было бы достойным наказанием для Венсана!
— Жаль, что вы не умерли, когда потеряли ребёнка, — выдохнула в ответ Эжени, меняясь в лице, но Корнелия только рассмеялась.
— Неужели вы мне поверили? О, я выдумала эту историю, чтобы разжалобить вас, ведь всем известно, как вы сочувствуете женщинам! Рассказ о женщине, в одночасье потерявшей любимого и дитя, зачатое от него, должен был вас растрогать, но видимо, ваши принципы изменяются, когда речь заходит о вашем отце. Ему вы готовы простить всё!
— Не вам судить о моих принципах! — воскликнула Эжени. — Вы лгали мне с самой первой встречи! Откуда мне знать, что вы не лжёте о любви моего отца к вам?
— Не тебе судить о любви, — губы Корнелии искривились. — Единственный, кого ты смогла найти, девчонка, это бастард, которому настолько не хватало человеческого тепла, что он потянулся к первой, кто не оттолкнула его! Больше ты никому не нужна, да и ему скоро не будешь нужна — когда он найдёт кого-нибудь покрасивее.
— Замолчите! — вспыхнул Леон, крепче сжимая шпагу.
— Иначе что? — ведьма обернулась к нему. — Убьёте меня? Поднимете руку на женщину?
— Мне уже случалось фехтовать с женщиной в мужском обличье, даже дважды, оттаскивать женщину от сокровищ, сбрасывать женщину с плеч, — мрачно ответил он. — Да вы и не женщина, вы — исчадие ада!
— Отцы-мушкетёры тоже так оправдывали себя, когда казнили миледи Винтер? — поинтересовалась Корнелия. — Очень удобно считать любого неугодного вам человека нечистью, чтобы иметь возможность убить его!
— Я не это имел в виду, — поморщился Леон. — Мне за последний год приходилось встречать нечисть, которая была куда более человечна, чем вы — призраков, оборотня, лесного духа… даже вампиршу! Телом вы человек, и это, пожалуй, в вас самое худшее.
Корнелия, судя по всему, была задета. Она резко взмахнула рукой в сторону Леона, и шпага, вылетев из его руки, со звоном прокатилась по полу. Бывший капитан кинулся поднимать её, но новый взмах колдуньи сбил его с ног, протащил по полу и ударил о стену. Эжени издала низкий протяжный крик и направила на противницу всю свою мощь. Корнелию подбросило к потолку, а затем повлекло вниз с такой силой, что она непременно разбилась бы, если бы не успела в последний миг смягчить падение и, высвободившись из захвата Эжени, мягко упасть на пол. Она почти сразу же поднялась, и обе волшебницы сошлись в битве.
Эжени никогда ещё не приходилось тратить столько магических сил — даже когда она исцеляла смертельно раненую Катрин Дюбуа, отбивала атаки вампира де Сен-Жермена или пыталась остановить Виктора Туссака. Корнелия была куда более опытна в колдовстве, но перемещение из одного места в другое и долгая схватка измотали её, так что она с трудом держалась на ногах. При этом она оставалась опасной противницей, и Эжени напрягала все силы, пытаясь победить её, понять, что случилось с неподвижно лежащим в углу Леоном, и думая о том, что её помощь нужна Анжелике, раненой, истекающей кровью, придавленной тяжёлой тушей коня… Эти мысли мешали сосредоточиться, и Эжени зашаталась, пропуская один удар за другим.
В старой церкви вспыхивал и гас огонь, с потолка лилась вода, превращаясь то в клубы пара, то в осколки льда, взмывали к потолку стаи птиц и летучих мышей, обращаясь потоками крови и градом камней. Обе волшебницы, порядком вымотанные, из последних сил отбивали атаки друг друга. Первой не выдержала Корнелия — она стала отступать к двери, и Эжени поняла, что её противница ищет возможности сбежать, снова исчезнуть в снопе разноцветных искр.
— Не смей! — прохрипела она, вытирая кровь, ручьём бегущую из носа. — Не смей… сбегать… с поля… боя!
Мощный удар отшвырнул её к стене, и от сотрясения перед глазами всё потемнело. Эжени, чудом оставшись в сознании, видела сквозь застилавшую мир сероватую пелену, как Корнелия, шатаясь, направляется к лежащему возле другой стены сыну Портоса, и попыталась собрать все силы для решающего удара, но магия отказывалась ей подчиняться.
— Леон! — простонала она. — Леон, очнись!
— На этот раз у тебя нет под рукой золы, верно? — Корнелия подобрала шпагу и со злостью сжала её в руках. Эжени не поняла, применила она магию или просто изо всех сил согнула оружие, но послышался громкий треск, и шпага Леона, некогда унаследованная им от отца, разломилась на две части. Они громко ударились об пол, прокатились по нему, и перед глазами измученной Эжени предстала рожица Вакха, по-прежнему нахально улыбающаяся в окружении виноградных гроздьев.
— Нет, — прошептала Эжени, отчаянно пытаясь собрать хоть какие-то крупицы магических сил и отбросить Корнелию от капитана. — Нет, Леон…