— Живее многих живых, — заверил её Портос. — И моя дочь жива благодаря тебе, да и все остальные дети тоже! Ты не раз спасала им жизнь, особенно моему мальчику!
— Вы всё видели? — слабым голосом спросила Эжени. — Отсюда… сверху?
— Не всё, но кое-что, — он покачал головой. — Здесь время течёт совсем иначе, и иногда не знаешь, день на земле прошёл или год. Мы все тут пребываем в некоем забвении, точно во сне, время от времени просыпаясь, чтобы взглянуть на своих детей. Эх, жаль, здесь нет Арамиса, он бы тебе объяснил куда лучше, чем я! — вздохнул Портос. — Я, признаться, не силён в движениях небесных сфер!
— Зачем вы меня тут ждали? — она вспомнила некоторые рассказы Леона и почувствовала, как слабость, страх и облегчение уходят, сменяемые праведным гневом.
— Чтобы поблагодарить, разумеется! Не каждому выпадает такой шанс, но тебе очень повезло оказаться между жизнью и смертью и попасть сюда, — Портос крякнул, сообразив, что выразился не совсем удачно. — Я давно хотел с тобой поговорить. Спасибо, что присматривала за моим мальчиком и выручала его из бед.
— Я тоже давно хотела с вами поговорить, — Эжени нашла в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги. — Вот только спасибо я вам не скажу. Всё, чего добился Леон, было сделано не благодаря вам, а вопреки вам. Вам было наплевать на него тридцать долгих лет, а потом вы явились и начали воспитывать его, как будто он дитя малое, угрожая надрать ему уши! На его месте я бы плюнула вам в лицо и послала к чёрту, а он ещё нашёл что-то, за что вас можно уважать! Вам бы кто уши надрал!
— Чёрт знает что! — снова крякнул Портос. — Да в тебя никак вселился дух моей покойной супруги госпожи Кокнар! Только она могла меня так отчитывать!
— Вы были ужасным отцом для Леона, — горячо продолжала Эжени, — а потом смели явиться с того света и требовать от него доказать, что он достоин вас! Леон-то достоин всего, а вот вы — вы недостойны такого сына! Я помню, каким он прибыл в Бретань — эти приключения и дети мушкетёров едва не свели его с ума! Но он всё это пережил, стал мне верным спутником и храбрым защитником, а позднее лучшим возлюбленным, которого я только могла пожелать! И всё же он из чувства долга покинул меня, отправился за сестрой и её друзьями в Париж, где едва не погиб! Он защищал свою сестру, даже когда не знал, что она его сестра, даже когда они ещё были друг другу чужими людьми. Он — благороднейший человек, которого я знаю, благороднее, чем его отец! Леон не оставил бы соблазнённую им женщину с бастардом, навестив её только дважды — чтобы заделать ребёнка и чтобы подарить этому ребёнку оружие, которым ребёнок впоследствии убьёт его лучшего друга!
— Прекрати! — громыхнул Портос. — Чёрт возьми, ты не смеешь меня отчитывать! Ты годишься мне в дочери, девочка!
— Мой отец — Венсан де Сен-Мартен, а не вы, — ощерилась Эжени, — и я счастлива, что это так, хотя его бывшая любовница и принесла мне столько бед! И я буду вас отчитывать, потому что хоть кто-то должен это сделать! Слишком долго вы пользовались всеобщей любовью и уважением, господа мушкетёры!
— И на том свете нет покоя от упрёков, — пробурчал отец Леона, но вид у него был пристыженный. — Боже, да ты так же упряма, как мой сын и я, если не больше! Неудивительно, что он выбрал тебя…
— Вы тоже скажете, что мы не подходим друг другу, что он со мной только из-за одиночества, а я с ним из жалости? — нахмурилась Эжени.
— Кто сказал тебе такую чушь? — возмутился Портос. — Та рыжая ведьма? Я хотел сказать совершенно иное: что вы с ним два сапога пара и что Леон будет полным дураком, если не женится на тебе!
— Вы не смеете называть его дураком! — вспыхнула она.
— Я его отец! Кто, если не я?
— То, что в нём течёт ваша кровь, ещё не делает вас отцом! — заявила Эжени. — И вообще-то это мне решать, выходить замуж за Леона или нет!
— Ты же любишь его, разве нет?
— Люблю, — вздохнула она, опуская голову и несколько смягчаясь. — И ношу под сердцем его дитя. Я выйду замуж, если выберусь отсюда и очнусь…
— Непременно очнёшься! — заверил её Портос.
— … и надеюсь, Леон будет рад возможности растить своего ребёнка, быть для него настоящим отцом, а не таким, каким были вы.
— Продолжаешь меня упрекать? — вздохнул мушкетёр. — Воистину, в теб упрямства больше, чем во мне, Леоне и Анжелике, вместе взятых!
— Но если у меня будет мальчик, Леон наверняка захочет назвать его Исааком, в вашу честь, а я этого не хочу. Не считаю, что вы этого достойны.
— За это ты можешь не переживать, — ответил Портос. — У тебя родится девочка.
— Откуда вы знаете? — она снова нахмурилась.
— Знаю, — он склонил голову.
— А может, вы и всю её будущую судьбу знаете? — от мысли, что вся жизнь её дочери предрешена, и от её родителей ничего не зависит, Эжени похолодела, но Портос покачал головой.
— Откуда же мне знать? Нам тут порой открываются видения будущего или прошлого, но в них сам чёрт ногу сломит. У вас с Леоном будет дочь, а у меня внучка, и это всё, что мне известно.
— Ладно, — Эжени снова отступила к краю фонтана. — Дети мушкетёров говорили, что мёртвые могут являться к живым во снах. Леон об этом никогда не говорит, но мне кажется, он сильно скучает. Если вы можете, придите к нему и поговорите с ним. Ему нужна ваша поддержка, ведь он лишился всего, что от вас осталось — замка, шпаги, едва не лишился сестры!
— Я и сам собирался к нему прийти! — громыхнул Портос. — После всего, что пережили мои малютки, они заслуживают доброго отеческого слова.
— Хорошо, — она кивнула. — Значит, я могу надеяться, что небеса благосклонны ко мне и Леону. Наверное, мне пора уходить?
— Смотри, не споткнись на пороге райских врат! — хохотнул на прощание Портос. Похоже, посмертие смягчило его буйный нрав, и все упрёки Эжени он воспринял как должное, хотя на земле взорвался бы и начал спорить. Девушка опустила ресницы и ощутила, как мир вокруг неё растворяется, погружаясь в небытие, плавно тают стены домов, исчезает за стеной воды фонтан, расплывается громадная фигура Портоса, и перед глазами медленно проявляются очертания её спальни. Было уже темно, на прикроватном столике горела свеча, и её дрожащий золотой свет озарял комнату. Эжени лежала в постели, заботливо укрытая одеялом, а неподалёку в кресле дремал, уронив голову на грудь, Леон дю Валлон.
— Леон, — шёпотом позвала она. Сын Портоса вздрогнул, вскинулся, дико озираясь, потом взглянул на неё и, соскользнув с кресла, упал на колени рядом с кроватью.
— Эжени! Ты очнулась! Благодарю тебя, Господи, — в его голосе звучали с трудом сдерживаемые слёзы. Эжени сжала его руку и заставила себя улыбнуться, хотя всё тело нестерпимо болело, голова снова кружилась, а из-за жуткой слабости она с трудом могла говорить.
— Как Анжелика?
— Жива и невредима. Она сидела у твоей постели и только недавно вышла, — его голубые глаза ярко блестели. — Ты спасла ей жизнь!
— И отдала за это всю свою магию, — Эжени знала, что говорит правду: ощущение волшебства покинуло её, ушло безвозвратно, оставив после себя чувство сосущей пустоты, которую ничто не в силах заполнить. — Я теперь не колдунья и никогда больше не буду. Я лишилась магии, но приобрела взамен кое-что другое.
Она сделала глубокий вдох и закрыла глаза, не в силах больше смотреть на Леона, выглядевшего бесконечно измученным и в то же время бесконечно счастливым.
— Леон, я беременна. У нас будет ребёнок.
И Эжени обессиленно откинулась на подушку, чувствуя, как Леон отбрасывает одеяло и прижимается лицом к её животу, как его тело вздрагивает от беззвучных рыданий, а её рубашка становится мокрой от слёз.
Глава XLV. Пока ещё жива Бретань
В спальне Эжени де Сен-Мартен было тихо и сумрачно — слабый свет исходил только от свечи, стоявшей на столике возле кровати, а единственным звуком, раздававшимся в тишине, было хриплое и прерывистое дыхание Леона. Он плакал совершенно беззвучно — Эжени не слышала его всхлипываний, лишь ощущала дрожь, волнами пробегавшую по его телу. Она лежала, уставившись в полумрак потолка, и терпеливо ждала, когда дыхание бывшего капитана станет более ровным. Наконец он как будто бы успокоился, и она опустила руку на его макушку, осторожно провела пальцами по жёстким светлым волосам, погладила Леона по шее, чувствуя, как он вздрагивает от каждого прикосновения.