— Скажите… — капитан перехватил брошенный в его сторону взгляд Эжени и решил нарушить затянувшееся молчание. — Откуда всё-таки вы так много знаете об ундинах, привидениях и прочей нечисти? Ваш отец учил вас? Он тоже знал о местных… странностях?
— Я думаю, он догадывался, но до конца не хотел верить, — ответила она со вздохом. — Я ведь говорила, как много в подобных делах значит вера… Так вот, он застыл на опасной границе между верой и неверием, стремлением скрыться от нечисти или бороться с ней. Он испытывал страх, а тот, кто боится, уже почти побеждён. Что же до матушки, то она была удивительно рациональна — до сих пор не понимаю, как ей удавалось сохранять веру в торжество разума даже в наших краях. Тем страннее для меня её внезапный уход в монастырь. Она просто сбежала отсюда и меня уговаривала сделать то же самое, стать монахиней. Но разве я могла оставить места, в которых выросла, которым я принадлежу?
Она сделала глубокий вдох, и Леон понял, что девушка борется с сильнейшим волнением.
— Так что нет, они ничему меня не учили, никаким колдовским вещам. Я узнавала обо всём сама — большей частью из книг, но ещё часто слушала разговоры наших служанок или рассказы Бомани. В библиотеке много книг с заговорами, рецептами зелий и даже заклинаниями, — она огляделась и замолчала, потому что они уже вошли в деревню, и вокруг замельтешили люди. Госпоже они кланялись и при этом, похоже, были искренне рады её видеть; на Леона смотрели более настороженно, но он мог бы поклясться, что заметил несколько девичьих улыбок, обращённых к нему.
Церковь святого Мартина представляла собой небольшое здание из светлого камня с устремлённым вверх шпилем, словно стремящимся проткнуть само небо. Леон ускорил шаг, досадуя, что ему не удалось расспросить Эжени, встречалась ли она с привидениями до случая с Филиппом Тома. Она так уверенно держалась, обращаясь к духу, что у Леона возникла твёрдая уверенность, что встречалась, только почему-то не хочет говорить об этом. Но разговор о привидениях пришлось прекратить, потому что они уже стояли на пороге церкви.
Тяжёлая дверь отворилась со скрипом, впустив луч золотого света, который, однако, не смог рассеять мрак, наполнявший церковь изнутри. Витражи, явно выполненные искусными мастерами, казались поблекшими и мрачными, словно их первоначальные краски со временем потускнели — хотя, скорее всего, так оно и было. Отец Клод сам вышел к ним из глубины помещения — его чёрная ряса почти сливалась с окружающей темнотой, выделялся только светлый верёвочный пояс. Леон прищурился, заметив прицепленные к поясу чётки, сделанные из какого-то чёрного камня.
— Дочь моя, — тон священника можно было назвать каким угодно, но только не заботливо-отеческим. — Сюзанна передала вам мои слова, и вы решили явиться на исповедь?
Леону он просто молча кивнул — тот кивнул в ответ, лишь на миг взглянув в лицо отцу Клоду, а после снова перевёл взгляд на чётки.
— Передала, — отозвалась Эжени самым дружелюбным тоном, на какой только была способна. — Но я пришла не на исповедь. Так получилось, что утром я прогуливалась у реки и нашла вот это, — она вытащила бусину из кошелька и продемонстрировала её священнику. Тот взял её и внимательно осмотрел, подставив под падающий из двери луч света, — при этом его глаза потемнели ещё больше, а морщины на лбу прорезались глубже.
— Не от ваших ли это чёток? — спросила Эжени.
— От моих, — кивнул отец Клод, взвешивая бусину на ладони. — Где вы её нашли?
— На берегу реки — она валялась в траве, — ответила девушка, не отводя глаз от лица собеседника. — Как это у вас так получилось порвать чётки?
— Всё просто, — отец Клод выглядел совершенно спокойным. — Я ходил возле реки, сочиняя очередную проповедь, — думаю, вы знаете, как благотворно шум воды действует на человеческий разум. Но моё одеяние, увы, не способствует прогулкам по лесу. Я зацепился за куст, чётки, висевшие у меня на поясе, порвались, и бусины рассыпались по земле. Я, конечно, собрал их и, только придя домой, недосчитался одной. Пришлось заменить пропавшую бусину на вырезанную из дерева, — он отцепил от пояса чётки и показал гостям. Леон так и впился в них взглядом — действительно, среди гладких чёрных бусин выделялась одна тёмно-коричневая. Внизу болтался изящный крестик, а нить, на которую были нанизаны бусины, показалась Леону хоть и тонкой, но очень крепкой.
— И вы не вернулись к реке позже, чтобы найти бусину? — Эжени спрашивала совершенно безмятежно, но именно это заставило Леона насторожиться — уж очень много внимания она уделила такой простой вещи.
— У меня были дела и поважнее, — священник поморщился. — К тому же, я был уверен, что бусину уже давным-давно утащила в гнездо сорока или забрал домой для игр какой-нибудь ребёнок. К чему гоняться за такими мелочами? Впрочем, я рад, что вы вернули мне мою собственность. Надеюсь, и вы сама скоро вернётесь в нашу церковь, — он сжал кулак, и чёрная бусина скрылась от глаз Эжени и Леона.
— Возможно, — задумчиво ответила девушка. — Возможно. До свидания, отец Клод.
— Благословит вас Бог, — священник перекрестил её. На Леона он за время всего разговора обратил не более внимания, чем на муху, кружащуюся в золотом луче.
Они уже подошли к самой двери, когда Леон вспомнил ещё об одном важном моменте.
— Вы сказали: «Давным-давно», — напомнил он, разворачиваясь на каблуках. — А насколько давно вы потеряли бусину?
— Не помню, — пожал плечами священник. — Может, месяц назад, может, больше. А это имеет значение?
— Возможно, — повторил Леон слова Эжени. — Возможно.
На улице девушка обратилась к сыну Портоса с вопросом, ставшим уже почти привычным:
— И что вы обо всём этом думаете?
— Не вижу ничего подозрительного, — хмыкнул он. — Священникам не запрещается разгуливать по берегу и цепляться за кусты.
— Это правда, — согласилась Эжени. — Но я всегда считала, что отец Клод — очень внимательный к деталям и дотошный человек. И он не заметил укатившейся бусины? И не пошёл к реке позже, чтобы найти её?
— Может, сгущались сумерки? И он торопился домой, чтобы не встретиться с лесными духами? — предположил Леон. — Ты можешь быть хоть трижды служитель церкви, но от встречи с нечистой силой это тебя не спасёт.
— Может быть, — протянула она. — В любом случае, с бусиной мы разобрались, вернули её законному владельцу. Теперь надо зайти в дом к брату Агнессы — если я правильно помню, его зовут Гийом Лефевр…
— Как вы думаете, скоро ли разнесутся слухи про явление утопленницы? — спросил Леон, когда они шагали по узким улочкам. — Пока что об этом знаем только мы двое и Этьен Леруа, так? И Этьену невыгодно рассказывать кому-то о своих ночных похождениях.
— Боюсь, что скоро, — вздохнула Эжени. — Во-первых, слухи о её появлениях ходили и до этого дня…
— Знаю, сам слышал на постоялом дворе, — кивнул он.
— А во-вторых, Этьен наверняка проболтается своей любовнице или кому-то из своих друзей, и к вечеру об этом будет знать каждая собака.
— Собаки, наверное, уже знают, — усмехнулся Леон. — Они ведь первыми чуют нечистую силу…
Небольшие аккуратные деревенские дома стояли близко друг к другу и на первый взгляд совершенно ничем не отличались. Тем не менее Эжени уверенно завернула во двор одного из них, где двое мальчишек лет пяти-шести увлечённо сражались, тыкая друг в друга палками и старательно делая вид, что это шпаги. Неподалёку развешивала мокрое бельё пышнотелая рыжеволосая женщина. Она обернула к гостям лицо, оказавшееся необычайно улыбчивым и милым, отставила корзину с бельём и заторопилась к Леону и Эжени.