— Ага, так вы знаете, что с ней случилось и кем она стала?
— В этом не было никакого секрета — вся деревня, да и соседние тоже, только об этом и говорили, — к священнику вернулось его самообладание. — Послушайте, я не понимаю. Вы уезжали, узнавали что-то о моём прошлом, говорили с женщиной весьма сомнительной репутации, а теперь вернулись и в чём-то меня упрекаете? Я всегда клеймил и буду клеймить порочных и развратных женщин, которые соблазняют мужчин и заманивают их в свои сети!
— Только Эмилии Тере было пятнадцать лет, и она никого никуда не заманивала.
— На некоторых девочках клеймо порока лежит с рождения, — ответил священник, не моргнув глазом, и Эжени подумала, что он, пожалуй, искренне верит в то, что говорит.
— И это значит, что их можно насиловать и убивать, да? — здесь требовалось не переиграть, и Эжени вся собралась, приготовилась к решающему выпаду. — Вы их обвиняли в том, что над ними совершили насилие, как будто это они виноваты, а не насильник, вы… — она застыла, глядя на отца Клода с ужасом, словно до неё только сейчас дошла истина. — Это же вы, — прошептала она. — Это всё вы!
— Мне кажется, вы сошли с ума, — холодно произнёс священник.
— Я думала, вы довели Агнессу до самоубийства, но всё намного хуже — это вы её убили! — воскликнула Эжени, гадая, успел ли Бомани передать Леону её слова и мчится ли капитан сейчас к церкви. — Вы её изнасиловали, как и Агату, как и Эмилию, только те не видели вашего лица, и вы их просто придушили, а Агнесса увидела, поэтому вы задушили её насмерть и сбросили тело в воду. Вы душили её чётками, так? Поэтому они порвались, поэтому там осталась бусина?
— Она была слишком сильной, — нехотя ответил священник, и Эжени ощутила, как по её спине бегут мурашки. — Сорвала с меня платок, которым я замотал лицо, вырвала из рук пояс, который я накинул ей на шею. Мне не оставалось ничего другого, кроме как схватить чётки и довершить дело. Но она и их порвала, и мне пришлось додушивать её голыми руками.
— Вы так спокойно об этом говорите… — прошептала она. — Неужели не было другого способа удовлетворить свою похоть?
— Ни одна из этих гордячек не отдалась бы мне добровольно, — отец Клод скривил губы. — Они были шлюхами, блудницами и получили то, что заслужили.
— Эмилии было пятнадцать!
— И кем она стала в итоге? Той же блудницей!
— Агата ушла в монахини!
— Думаю, из неё получится скверная монахиня, — отец Клод снова скривил губы. — Будь на это моя воля, я бы такого не допустил. Чтобы блудница стала Христовой невестой…
— Агнесса была верна своему мужу даже после его смерти!
— Это не продлилось бы долго, — отрезал он. — Рано или поздно она начала бы по ночам принимать у себя всех местных мужчин. Все они были блудницами, а блудницы не заслуживают ничего иного, кроме как попользоваться ими и бросить.
— Вы чудовище! — воскликнула Эжени. — Вас казнят за ваши преступления!
Она бросилась к двери и дёрнула за ручку, прекрасно понимая, что дверь заперта.
— А с чего вы взяли, что я позволю вам уйти? — раздался спокойный голос отца Клода. — Вы, я так понимаю, только что вернулись, пришли сюда одна, без вашего верного спутника и стали угрожать мне. Вы правда думаете, что я раскаюсь и отпущу вас?
— Сестра Агата всё знает. Я с ней говорила. И Эмилия Тере тоже, — быстро ответила Эжени, не отводя глаз от рук священника.
— Я уверен, они не знают, что на них напал я, — спокойно сказал отец Клод, неспешными движениями отцепляя от пояса чётки. — У них нет никаких доказательств, — чётки полетели на пол, — да и кто поверит шлюхе и полубезумной монахине? — он развязал пояс и стал наматывать один его конец на пальцы. — Никто не знает, что вы здесь. Я задушу вас, а тело сожгу, и все будут считать, что вас утащила местная нечисть. Можно, кстати, направить подозрения на вашего помощника — он в наших краях человек новый, а чужаков у нас не любят…
— А Агнесса? Что вы будете делать с ней? Вы уже убили её однажды, но она вернулась, — дрожащим голосом напомнила Эжени, отступая вглубь церкви.
— В церкви она меня не достанет, — ответил отец Клод, скользящими шагами подходя к ней. — Не пытайтесь отсрочить неизбежное. Лучше закройте глаза и примите вашу судьбу — так будет меньше мучений.
— Так я, по-вашему, тоже блудница? — она поняла, что Леон не успеет, и пора переходить к запасному плану, но всё ещё пыталась тянуть время.
— Я считал вас порядочной девушкой, но теперь, когда появился этот Лебренн… — он пожал плечами, продолжая двигаться в её сторону. — Не пытайтесь убедить меня, что он не ваш любовник, всё равно не поверю. Ему наверняка нужен ваш замок, а вам от него — понятно что. Вы ничем не лучше других женщин, — он вздохнул, как будто жалея, что Эжени не оправдала его надежд. — Но право, мне будет даже жаль вас убивать.
Девушка приподняла юбку и со всей возможной скоростью рванулась к проходу между скамьями. Священник метнулся за ней с неожиданным проворством — казалось, ему не мешает даже длинная ряса. Тем не менее Эжени успела добежать до конца прохода и развернуться лицом к врагу, вытащив из волос острую заколку, прежде чем отец Клод настиг её и повалил на пол.
Вблизи его дыхание было нестерпимо обжигающим, а глаза казались горящими, как у дракона. Он навалился на свою жертву всей тяжестью, стремясь накинуть ей на шею пояс. Эжени извивалась, кусала и царапала его руки, пыталась кричать, но верёвочная петля в конце концов захлестнула её шею, лишив последних глотков воздуха. Священник толкнул её лицом в пол и всем весом навалился сверху, придавливая тело жертвы к холодным каменным плитам. Перед глазами потемнело, в горле вспыхнула нестерпимая боль, а в пальцах появилось такое знакомое покалывание… и пляшущие перед глазами круги замерцали в каком-то только им ведомом колдовском ритме…
«Нет, нельзя! Только не сейчас! Ещё не сейчас!».
Закинув обе руки за голову, Эжени вслепую ударила заколкой и попала во что-то мягкое. Священник зарычал от боли, хватка ослабла, и девушка смогла сорвать с себя петлю, откинув её в сторону. Она даже поднялась на ноги, но бежать было бесполезно — перед глазами всё плыло, пол под ногами качался, в ушах шумело. Эжени медленно развернулась к отцу Клоду…
— Эжени!
Громкий крик эхом разнёсся по зданию. За секунду до этого послышался громкий треск, и дверь распахнулась, очевидно, выбитая сильным ударом снаружи. В церковь ворвался Леон, быстро огляделся и, подняв шпагу, крикнул через плечо:
— Заходи, Агнесса! Он твой!
Эжени даже через пляшущие перед глазами круги сумела разглядеть, как бледнеет смуглое лицо священника, как он поднимается и бросается прочь от возникшей в дверях женщины в белом, женщины, с волос которой капает вода, женщины, которая восстала из мёртвых.
***
Путь через лес занял у Леона и Агнессы больше времени, чем ожидал сын Портоса, и к церкви они вышли тогда, когда небо уже стало понемногу светлеть. Ундина долго ходила кругами вокруг здания — очевидно, её отпугивал крест. Леон подождал-подождал, затем не выдержал, подошёл прямо к двери и прислушался. Плотное дерево почти не пропускало звуки, но ему послышался слабый дрожащий голос, которому отвечал другой — отрывистый голос священника. Затем раздался быстрый топот бегущих ног и крик, по которому Леон безошибочно узнал Эжени де Сен-Мартен.
Дальше раздумывать было некогда. Бывший капитан отошёл на несколько шагов и с разбегу ударился плечом о дверь. Не с первой попытки, но ему удалось выбить её и влететь внутрь, едва удержавшись на ногах. Он выхватил шпагу и огляделся, одновременно призывая Агнессу.
Эжени, вся красная, с прилипшими ко лбу волосами, стояла, шатаясь, держась одной рукой за ближайшую скамью, а другой за горло. Священник медленно отступал вглубь, прижимая к груди окровавленную руку. Возле ног Эжени валялся верёвочный пояс, а неподалёку от двери — чётки из чёрного камня.
Агнесса влетела в церковь, шипя и подпрыгивая, как будто пол жёг ей ноги — возможно, так оно и было. Только это и замедлило её передвижения и позволило священнику броситься прочь — должно быть, к какому-нибудь потайному выходу. Агнесса помчалась за ним, Леон бросился к Эжени, но та замотала головой и отчаянно захрипела: