Именно опасения, что Леон простудится или, что ещё хуже, подхватит воспаление лёгких, и заставили Эжени в конце концов выбраться за пределы замка. Она помнила, как в одночасье угас от, казалось бы, обычной простуды её отец — впрочем, насчёт его смерти у неё были свои соображения, весьма мрачные. Помнила, что та же простуда погубила мужа Агнессы, Жильбера Сенье, и его жена осталась совсем одна, без защиты. Вспомнилась ей и рана, нанесённая Леону острыми зубами ундины, и слухи о волке-оборотне, бродящем по лесу…
Словом, Эжени требовалось немедленно пополнить запас целебных трав и мазей, и именно за этим она отправилась в деревню.
Жанна Буле, местная знахарка, проживала на окраине деревни, как и положено любой добропорядочной колдунье из сказки. Впрочем, никто, даже самые злые языки, не называл Жанну колдуньей или ведьмой — только целительницей или травницей. Никто не знал точно, сколько ей лет, но эта седовласая грузная женщина с морщинистым лицом и большими руками двигалась необыкновенно проворно для своего возраста и комплекции. Рот у неё постоянно пребывал в движении — она или говорила, или улыбалась, или напевала какие-то песенки, похожие больше на колыбельные, чем на колдовские заговоры. За всю свою жизнь Жанна, как поговаривали, ни разу не была замужем, но вырастила двоих сыновей, которые покинули Бретань и отправились искать счастья в Париже. Местные обращались к ней за помощью, все подряд, от мальчишки, который зашиб камнем палец, до девушки, которой нужно было срочно избавиться от последствий любовной связи, и целительница никому не отказывала.
Эжени она встретила низким поклоном и широкой улыбкой, провела в свой дом, посетовала на погоду и пригласила гостью располагаться у очага. Скинув промокший плащ и поудобнее усевшись у огня, Эжени вынула из рукава записку с перечнем необходимых ей ингредиентов и прочитала их целительнице. Жанна Буле после каждого слова мерно кивала головой, а дослушав, начала суетиться: доставала из многочисленных шкафчиков баночки с мазями и зельями, тянулась наверх, чтобы снять пучки сушёных трав, собирала коробочки с какими-то порошками и при этом постоянно приговаривала:
— Вот это — от жара и лихорадки, это снимает зубную боль, эта мазь заживляет раны. Здесь где-то у меня был бальзам… ах, какая жалость, его осталось совсем немного! Катрин Дюбуа приходила ко мне на неделе, просила оставить ей немного целебного бальзама. Но если он вам нужен, госпожа Эжени…
— Не настолько, — тут же откликнулась девушка. — Я охотно уступлю его Катрин, ей нужнее, ведь у неё, насколько я помню, двое маленьких детей?
— Девочка маленькая, это верно, а мальчишка постарше и уж такой бедовый! — покачала головой Жанна, продолжая собирать снадобья и расставлять их на столике перед гостьей. — Вечно он то в какую-нибудь яму свалится, то с дерева упадёт, то с другими мальчишками подерётся! Бедная Катрин не успевает покупать у меня мазь для заживления ран, хоть на её Оливье всё и заживает, как на собаке. Ох, мои сыновья были порядочными шалопаями, но этот, чую, перегонит их обоих!
— Вот как? — Эжени почувствовала, что по позвоночнику пробежал холодок. Может, это Абель Турнье подкарауливает Оливье и бьёт его, чтобы отомстить Катрин за отказ? Или сама Катрин поднимает руку на мальчика? При встрече она показалась Эжени очень порядочной женщиной, но кто знает… Или целебные снадобья нужны не Оливье, а самой Катрин, но она скрывает это?
— Пижма у меня осталась, госпожа Эжени, — Жанна выстраивала баночки ровными рядами. — Нужна вам пижма?
— Пижма… — задумчиво протянула девушка, глядя в огонь. На миг ей снова вспомнилась окровавленная рубашка, падающая на пол, искусанное плечо Леона и то, как он вздрагивал от прикосновений к его обнажённой спине. — Пижма. Пожалуй, я возьму её.
Жанна Буле, явно не заметив никаких перемен в поведении гостьи, кивнула и принялась снова возиться со своими баночками и пучками. Эжени же продолжала глядеть в огонь, думая о пижме. Чай из неё использовался для прерывания беременности — об этом знала каждая девушка, имеющая голову на плечах. До сих пор Эжени и подумать не могла, что ей понадобится подобное средство, но сейчас… Нет, конечно, она и не думала ничего такого про капитана Леона, но всё-таки пижмой необходимо было запастись. На всякий случай.
— … уж так боится, так боится! — журчал тем временем голос целительницы. — Катрин ей говорила: нет никаких оборотней в лесу, выдумки это всё, а малышка Элиза и слушать не хочет. Бедная мать ко мне: расскажи, говорит, всё, что знаешь об оборотнях, а то у меня уже все сказки закончились, не могу дочку успокоить. Ну я и рассказала, что могла: о том, что в оборотня перекидывается человек, укушенный другим оборотнем или проклятый колдуном, что каждое полнолуние он бродит в волчьем обличье и ищет добычу, а убить его можно только серебряной пулей.
— Катрин Дюбуа спрашивала про оборотней? — Эжени медленно вынырнула из своих мыслей и, с трудом оторвавшись от огня, уставилась на Жанну.
— Ну да, я и говорю! Рассказала ей всё, что знала, а она мне: а есть ли какое-нибудь средство излечиться? Моя Элиза, мол, только об этом и спрашивает. Я и рассказала: про молитву, про заколдованный пояс, про прыжок через остро заточенные ножи. Думаю, Катрин теперь хватит сказок для дочери на всю зиму, только вряд ли девочку это успокоит. Ей бы попить травяного чая…
— Благодарю, — Эжени поднялась, медленными движениями, словно во сне, вынула из кошелька необходимое число монет и расплатилась с целительницей, затем так же медленно забрала сумку с аккуратно сложенными Жанной лекарствами, накинула не просохший до конца плащ и пошла к выходу.
Она ехала к замку, подгоняя Ланселота, не видя дороги, а перед глазами у неё стояли две картины, беспрестанно сменяющие одна другую. Первая: малышка Луиза Мерсье рассказывает про спасителя-волка, поднимается на цыпочки, чтобы показать его размер, разводит руки, и широко распахивается её красный плащ, весь в прорехах от веток, цеплявшихся за ткань. Вторая: другая малышка, Элиза Дюбуа, наряжает свою тряпичную куклу в лоскутки, и цвет этих лоскутков — ярко-красный.
Глава XI. Под полною луной
Эжени вбежала в замок так стремительно, что и Бомани, поспешно уводивший Ланселота в конюшню, и Сюзанна, торопившаяся из кухни навстречу госпоже, и Леон, который недавно вернулся с очередной прогулки по холмам, — все они поняли, что произошло что-то необычайное. Эжени стянула с головы шляпу, обрызгав пол каплями растаявшего снега, стащила перчатки и, на ходу сбрасывая плащ на руки подоспевшей Сюзанне, поманила Леона за собой.
В библиотеке она, всё ещё поёживаясь от холода и сырости, опустилась в кресло и закуталась в клетчатый плед. Сын Портоса сел на своё привычное место и с интересом уставился на Эжени, её взволнованное лицо, блестящие глаза и вздымающуюся от быстрого подъёма по лестнице грудь.
— Вы узнали что-то новое? По поводу Катрин Дюбуа?
— Именно, — она до сих пор пыталась отдышаться, откидывая со лба влажные пряди. — Послушайте, Леон… Есть несколько фактов, которые, скорее всего, связаны между собой. И есть вывод, который я сделала из этих фактов. Возможно, он ошибочен, поэтому я хочу, чтобы вы выслушали меня и сами пришли к этому выводу — или не пришли.
— Я весь внимание, — бывший капитан чуть наклонился вперёд.
— Во-первых, есть Луиза Мерсье, маленькая девочка, заблудившаяся в лесу и по счастливой случайности оставшаяся в живых. Луиза утверждает, что её спас волк, но этому никто особо не верит. Но если предположить, что волк и вправду был…
— … то он вполне мог оказаться оборотнем, — закончил за неё Леон.