Но на самом деле Беттина играет не для детей – таких же, как она сама, – и не для директрисы. На самом деле Беттина играет для него. Стоит музыке зазвучать, как через пару минут появляется он. Вот уже несколько месяцев так. Даже со своим плохим зрением Беттина не может не замечать в окне пары глаз, горящих красным. И каждый с подушку. Кроваво-красные, с чёрными зрачками, и зрачки – что блюдца.
Когда Беттина увидела их впервые, она закричала и убежала. Во второй раз продолжила играть, но трясло её так, что она не попадала по педальным клавишам. И пока играла, глаза оставались на месте. Вот и сейчас они смотрят на неё со странной симпатией, даже с одобрением. Как смотрел бы заботливый друг.
Беттина чувствует за спиной новый запах, и великан моментально исчезает. Девочка вообще чувствительна к запахам, звукам, вкусовым ощущениям. Она уже знает, кто там. Мыться Мирославка не любит. Не хочет, чтобы другие видели его странно выгнутую спину, кривовато посаженную голову. Сюда он вошёл через потайную дверь сразу за органной скамейкой. Дверь выходит на лестницу, а та ведёт на верх колокольни. Там мальчуган и обитает. Его работа – каждый час отбивать время на колоколах.
Беттина с Мирославкой друзья. Беттина учит мальчика петь. У него чудесный голос. Глаза у Беттины слишком чувствительны к свету, хорошо она видит только в сумерках. Днём же прячет глаза за толстенными стёклами. Круглые стекляшки обмотаны ржавой фортепианной струной, которая крепится за ушами, – нелепое приспособление, предмет всеобщих насмешек.
Вообще, здесь никто из детей не без недостатков. Кого ожог изуродовал, кто от рождения такой. У кого одна нога короче, у кого рот беззубый, у кого пальца недостаёт. Когда-то и кем-то нелюбимые, нежеланные, здесь, у великодушных братьев и сестёр ордена, эти дети нашли себе приют. Здесь их учат, кормят, лечат. Здесь они живут полноценной жизнью. Бегтине двенадцать, это её третий год в ордене, и она счастлива как никогда.
Вместе с Мирославкой они приступают к занятию пением. Беттина велит ему пропеть гамму, потом отдельные кусочки из композиций. Голос мальчика отдаётся лёгким эхом под сводами, и звук набирает густоту. Мирославка раскатисто берёт высокую ноту, и лицо его расползается в улыбке.
Вдруг Беттина делает ему знак замолчать. Ей послышались голоса – взрослые голоса, мужские и женский. Кто-то из старших членов ордена. Беттина отнимает руки от клавиш органа. Последние нотки вспархивают в воздух, точно пташки.
– Миро! Ты слышал? – шепчет она.
– Ага. Но почему так громко?
– И так поздно, – замечает Беттина.
– Посмотрим? – предлагает Мирославка.
– И послушаем, – улыбается его подруга.
Выходя из капеллы, Беттина бросает через плечо взгляд на витражное окно в надежде увидеть глаза. Но таинственный гость уже ушёл и сегодня больше не появится. Куда он уходит, Беттина не знает. И когда вернётся – тоже. Хотя поговаривают разное. Ходят, например, слухи про монстра, который обитает на кладбище и пожирает души мёртвых. Но дети, они ведь любят выдумывать. Беттина ни за что не поверит, что Глазастый – и есть тот самый монстр.
Миро с трудом открывает массивную деревянную дверь капеллы. Смазанные петли поворачиваются бесшумно. Беттина водружает на нос самодельные очки. Капелла расположена на одной стороне клуатра – открытой засаженной галереи, по другую её сторону – остальные строения ордена. Слева от капеллы за стенами из светлого кирпича прячется трапезная. Справа начинается лабиринт спальных каморок. А ровно напротив капеллы, с восточной стороны, закрывает клуатр каменная стена, изнизанная длинными узкими окнами с мелкой расстекловкой и четырьмя дверями.
Один из дверных проёмов заполняет силуэт старого брата Дона. На звук детских шагов он оборачивается к парочке.
– Замечательно играла сегодня, Беттина, – говорит брат Дон. Внутри за ним виднеются ещё двое. – Мирослав, проводи, пожалуйста, Беттину в её комнату. А потом возвращайся на колокольню. – Он уходит внутрь и закрывает за собой дверь.