Мужчины заквакали нестройным хором, гортанными и хриплыми от пыли голосами они с облегчением повторяли слова шерифа, проезжая мимо нее: – Жаль. Жаль. Жаль. Жаль. Жаль…
– Я еду за ней, – оборвала их Роуз.
Она развернула лошадь и оказалась перед отрядом, крепкая женщина под сорок, недурной наружности, не говоря уж о характере, с волосами, некогда льняными, а сейчас цвета тусклого золота, убранными под испанское сомбреро, цвет которого под слоем пыли был, вероятно, черным. Ворот ее рубашки из грубого полотна, некогда белой, был небрежно расстегнут, на шее висел красный с белым платок, который она стянула с лица, заговорив. Юбка для верховой езды из мягкой телячьей кожи, с разрезами, на светлой шелковой подкладке была на Роуз, из-под юбки виднелись мужские сапоги и стремена. Кроме карабина Шарпса, притороченного к седлу, на правом бедре у нее был мужнин кольт «Фронтиер» 40-го калибра, на поясном ремне висел нож, а кроме того, имелись глаза и руки, чтобы пользоваться всем этим оружием, – и какое же горькое разочарование ждало в прежние годы тех, кто считал Широкого Билла, плечистого и длиннорукого, как горилла, более опасным из них двоих.
– Я не настаиваю, чтобы кто-то из вас ехал со мной… черт… я знаю, что это безумие, – продолжала Роуз. – Но там же моя дочка!
– Мехи с водой полны? – спросил Бьюкон. – Еды припасла? Ничего тамошнего пить и есть нельзя, только свое, а иначе никогда не вернешься назад.
– У меня в седельном вьюке солонина, а мехи полны воды, – сказала Роуз. – Я как раз собиралась прогуляться нынче утром до Перечного Дерева, поглядеть, как там Калеб с ребятами управляются с моим стадом. Скоро пора перегонять его. Вот если бы ты сказал Калебу, пусть потихоньку начинают двигаться в сторону Скважины.
– Я им скажу, – ответил Бьюкон, – Роуз…
Он помедлил, поигрывая зачехленным ножичком, который носил на шее на кожаном шнурке: маленький был ножичек, этакая игрушка с ручкой из слоновой кости, больше похожий на нож для разрезания бумаг, чем на серьезное оружие – он казался не совсем подходящим для шерифа. Люди и прежде обращали на него внимание, а один особенно часто проходился на этот счет, выбирая при этом неверный тон, пока бритвенно-острое лезвие не рассекло ему тыльную сторону ладони, заставив вспомнить о хороших манерах и тому подобном.
– Что? – поторопила Роуз. – Если хочешь что-то сказать, Бьюкон, говори. Мне некогда.
Шериф пожевал ус, обнажив желтоватые зубы, посмотрел вдаль, а потом через голову снял ножик и бросил Роуз. Она поймала его за кожаный шнурок и осмотрела озадаченно.
– Нож у меня и свой есть, – усмехнулась она. – На что мне эта бритва для подравнивания усов?
– Этот нож тебе пригодится. – Бьюкон оглянулся на остальных мужчин, смотревших на него с удивлением. Это было даже почище похищения Лары Мэй, потому что не гнало их навстречу мраку и опасности, а уж судачить об этом можно было месяцами, а то и годами. – Бывал я там, – сказал шериф совсем тихо, так что все вытянулись в седлах, и даже лошади притихли, будто поняв, что речь пойдет о важном. – Бывал я там, давно, когда был помоложе и… не в ладах с законом. Я тогда оказался в скверной компании и вот, одно, другое, – словом, нам пришлось пересечь черту. За пару дней в живых остался только я один, смерть нас так и косила, быстрая, неотвратимая, со всех сторон – существа, каких я больше нигде не видывал и надеюсь никогда не увидеть… Чего там только не было, сама земля была против нас. Я уже простился с жизнью, но встретил одного человека, и он мне помог тогда в беде. Спас он меня и наставил на правильный путь. Он-то и дал мне этот нож и сказал, что коли придется снова там очутиться – если уж никак, просто никак не выйдет этого избежать, – чтобы я уколол этим ножиком первое же дерево, какое увижу. Чтоб заговорил с ним сначала, а потом уколол аккуратно, бережно, как будто собираясь срезать кору, и тут же отдернул бы руку, потому что деревья там – не всегда деревья. Потом надо оставить ножик в коре и сказать пару слов насчет того, что нужна, мол, помощь. Так что бери его, Роуз, и сделай все так, как сказано, и – как знать – может, он придет.
– О чем мы говорим, тому уж лет сорок, если не больше, – пожала плечами Роуз. – И чем мне поможет тыканье ножом в дерево?
– Там все не так, как здесь, Роуз, – сказал Бьюкон. – И время тоже другое. Обещай, что сделаешь, как я сказал, и воспользуешься ножом.
Роуз сдвинула шляпу назад и надела шнурок на шею, так что ножик оказался у нее на животе, пониже груди. Бьюкон отвернулся и прочистил горло.
– Я сделаю, как ты сказал, – сказала Роуз. – Увидимся, мальчики. Когда я вернусь с Ларой Мэй.
С этими словами она сжала колени и пришпорила своего коня по имени Дарси, которого так неудачно охолостили, что оставили одно яичко, и он вел себя настоящим жеребцом. Окрестили его в честь коновала, который улепетывал от Роуз во все лопатки, опасаясь лишиться собственного мужского достоинства, когда обнаружилось, что он напортачил спьяну, испортив с полдюжины ее коней. Остальных животных потом охолостили как положено, но ретивый нрав Дарси пришелся Роуз по душе, и его оставили таким как есть, и не жеребцом, и не мерином.
– Удачи тебе, Роуз, – пожелал Бьюкон. Он снял шляпу и махал ей вслед, остальной отряд последовал его примеру, но без возгласов и свиста. Всем казалось, что они расстаются навсегда, и было не до веселья.
Роуз скакала в сторону пустыни, и менялась земля под копытами у Дарси, красные камни заносило белым песком пустыни, даже низкорослые соляные кусты ослабили свою скучную хватку, потому что не было в округе ничего, кроме песка да редких валунов – они выныривали там и сям, как пловцы, что борются с волнами в суровом море, но рано или поздно обречены утонуть.
Она долго неслась во весь опор, пока перед ней не оказались ворота. Роуз их сразу узнала, хотя ни разу ей не доводилось их видывать, а те, кто видел, предпочитали помалкивать. Просто ничем другим это быть не могло: траншея в песке двадцати ярдов длиной, уходящая вниз на двадцать футов, с ровными стенками без всяких опор, а в самом конце – сводчатый проход, не песок, а что-то мерцающее, с непостоянным узором, как если смотреть на пламя свечи через грубо обработанный опал, когда камень, свет и цвет переливаются и поминутно меняются.
Седло и уздечка лежали у входа на скат, а еще, к изумлению Роуз, конский скелет. Свежее мясо было подчистую срезано с костей, словно какой-то огромный и прожорливый зверь обглодал их. Поодаль валялась пара седельных вьюков, а их содержимое было разбросано, как если бы хозяин второпях искал нужные ему вещи. Внимание Роуз привлекли свертки с едой, бутылки воды, коробки с патронами, был даже холщовый мешочек вроде тех, в которых старатели возят золото. Винтовка, которую она видела на боку у Альгамбры, тоже была небрежно брошена наземь, словно по ту сторону ворот не могла ему пригодиться.
Может, так оно и есть, подумала Роуз, но с доверием положила руку на «птичью головку» – потертую, отполированную ручку своего кольта, силу которого хорошо знала. Больше, чем прочий брошенный скарб, ее беспокоил лошадиный остов, уж очень свежим был скелет, явно принадлежавший лошадке круглоголового. Кто же с ней такое сотворил, как и зачем?
Она пустила было Дарси вниз по траншее, но он заартачился, не помогли ни шенкеля, ни даже шпоры. Упрямо нагнув голову, он заводил глаза, показывая белки, но не издал ни единого протестующего звука – видно, ужас был так велик, что животное онемело. Роуз подала немного назад, и ей пришлось держать коня изо всех сил, чтобы не бросился обратно. Наконец, Дарси подчинился, но женщина поняла – ей не заставить его пройти в ворота. Спешившись, она расседлала его, сняла уздечку и мундштук, аккуратно сложила все это на земле, в стороне от траншеи.
– Ступай домой, – сказала она Дарси и шлепнула рукой по крупу. Он резко взял с места и стрелой понесся назад, к горному кряжу. Роуз не знала, доберется ли он до дому, до самого ранчо, но, если догонит отряд, хотя бы вернется в поселок. Бьюкон за ним присмотрит какое-то время, пока ее нет…