Пока Vetka ждала меня в спальне, я пошла в ванную комнату, чтобы умыться. Из зеркала над умывальником на меня смотрела бледная кикимора с брызгами крови вокруг рта. Да уж. От этого зрелища настроение упало еще ниже, но киснуть, увы, некогда.
Нужно продолжать действовать и уповать на свое везение. С этими мыслями я бодренько вышла из ванной и натолкнулась на испытывающий взгляд Vetki.
— Хоронить меня еще рано — преувеличено бодро сказала ей.
— Не вопрос. Пошли? — ответила она.
И мы двинули к мэру в гости, предварительно испросив его адрес у владельца таверны.
Спустя десять минут мы подошли к весьма представительному трехэтажному особняку с колонами. По периметру он был окружен каменным забором и высокими коваными воротами. Стало понятно, что так просто нам, двум поберушкам, туда не попасть.
— Незадача, — прокомментировала Vetka — надо искать обходные пути.
— Ух ты, ты знаешь и такие? А я думала, твои методы только в лоб, только наскоком — не смогла сдержать шпильку.
— Цветочек, ты чё, белены объелась? Я всегда действую исключительно по ситуации.
— Значит, пока мэра оставим и пробежимся по бедному кварталу, узнаем там о подробностях пропажи младенцев — предложила я.
Так и сделали.
Квартал для бедных располагался на север от главной ратуши. Несколько рядов кособоких хижин. Некоторые сделаны из камня, но большинство — деревянные с соломенной крышей. Встречались даже простые шалаши, я подобный делала когда-то в детстве, на заднем дворе родительского дома. Страшно даже представить, что кто-то может жить в таком жилище.
Ориентируясь на те картинки в мозгу, которые я видела, мы опросили четырех пострадавших. Трое заявили, что никаких детей у них не рождалось, а четвертая мать сказала, что родила мертвого малыша.
В пятый шалашик мы подошли вообще без особой надежды. Пострадавшая, с которой мы заговорили, укачивала ребенка чуть старше года. Тот капризничал, сосал грязный палец, сучил ножками. Vetka достав из сумки большой кусок пирога и молоко во фляге, протянула женщине. Несчастная взяла, не веря своим глазам, со слезами стала нас благодарить, а мне стало так жутко от этой нищеты. Я всегда жила в достатке, с любящими родителями и окружение у меня было такое же изобильное во всем. А тут…
Пока я предавалась грустным мыслям, Vetkе удалось разговорить женщину. И та, пряча глаза, сказала, что продала своего новорожденного ребенка. Ей дали денег и лекарство для старшего сына.
— Кому продала? — спросила Vetka, на удивление мягко, не осуждая.
— Есть повитуха. Она часто помогает таким, как я, не имеющим денег. И никогда не требует оплатить свой труд. Хорошая, можно сказать, святая женщина. Когда я сказала, что не знаю, как быть с ребенком, что мне нечем кормить их всех, она предложила свою помощь. Сказала, что есть семья, с достатком. И они будут рады удочерить мою малышку, дадут ей все только лучшее, жизнь как у принцессы. Да, так и сказала, как у принцессы. Я не хотела отдавать ребенка, но повитуха пришла на следующий день, принесла еды, лекарство для старшенького и сказала, что даст денег, много. Я несколько дней думала над ее предложением. А потом сыночек опять заболел, и я решилась. Отнесла дочь повитухе и получила деньги, но лекарские настойки так дорого стоят. Нам хватило их всего на месяц, а сын без них не может.
Женщина заплакала. И тогда Vetka сделала то, за что мне захотелось ее расцеловать. Она вытащила наш денежный мешочек с 50 монетами серебра, заработанных в деревне. И отсчитав половину от имеющейся суммы, двадцать пять монет, положила женщине просто в подол рваного платья, чем вызвала еще больше слез и слов благодарности от бедняжки.
— Не надо так унижаться, — сказала она, когда женщина попыталась поцеловать ее руки — мы ничего особенного не сделали. Лучше скажи имя повитухи и адрес, где ее можно найти.
— Что ты так на меня смотришь? — это напарница уже мне.
— Как так? — уточняю.
— Как будто поцеловать меня хочешь. Учти, я не по девочкам. Совсем ты уже с катушек съехала. Сначала на задницу мою пялишься, теперь с поцелуями пристаешь. Кошмар!
Вот, зараза, умеет же испортить момент!
Получив нужную нам информацию, мы пошли в лазарет Святого Луки, где, по словам женщины, работала повитуха.
Когда пришли по назначению, я слегка оторопела. Здание, в котором находился лазарет, было, мягко говоря, в аварийном состоянии. Крыша дырявая, входная дверь разбухла до такой степени, что уже не закрывалась, окна без стекол, забитые фанерой. Боже! А как же проветривание? Вместе с мытьем рук — это два наиважнейших момента для здоровья больных. Но, видимо, здесь об этом не слышали.
Повитуху мы нашли быстро, по наводке одной из медсестер, или как их тут называют, Сестер милосердия. Мы подошли к ней как раз в тот момент, когда она, как бы это потактичнее сказать, доставала ребенка из роженицы.
— Ох ты, ёлки, глаза б мои этого не видели — пробурчала Vetka, отвернувшись от представшей нам картины.
Мы дружно сделали два шага назад и вбок. Просто провальсировали в сторону от родовой деятельности, так сказать. Долго, слава Богу, ждать не пришлось. Через пару минут раздался писклявый крик ребенка и повитуха, доделав остальную работу с роженицей, подошла к нам.
— Чем могу быть полезна? — улыбка приветливо зажигает искорки в ее карих глазах и ямочки на щеках.
А я уперто не могу отвести взгляд от ее кровавых рук. Точно, я была права, руки тут тоже не моют.
— Нам сказали, что к вам можно обратиться, если есть нежелательный ребенок — режет правду-матку (если уж мы говорим про повитуху) Vetka.
Женщина моментально становится серьезной и настороженной.
— Ложь. Я ничем таким не занимаюсь. И вообще, мне нужно работать, идите подобру-поздорову, пока сражу не позвала.
Ого, неожиданный поворот разговора. Мы с напарницей быстренько уходим, но недалеко. До ближайшего угла, возле здания лазарета.
— Постоим тут, понаблюдаем, — говорит Vetka — если повитуха выйдет — будем ее пасти, глядишь, чё интересное узнаем, сможем ее прижать, если что.
Я согласно киваю. Ну а что? Дельная мысль.
Только мы пристроились на углу и приготовились шпионить, как к нам подошла бабулька. Я инстинктивно спряталась за широкую спину Vetki. После той лесной истории, у меня, похоже, развилась бабулефобия.
— Деточкииии, дорогие моиии — начала жалостливо бабка.
— Бабуся, тут светофоров нету, сама дорогу перейдешь — перебила ее Vetka, не отводя взгляд от выходя из лазарета.
— Чавой то говоришь? — не поняла бабуля.
— Что ты хотела, говорю? — напарница поняла, что проще будет выслушать, чем отправить собеседницу восвояси так, чтобы нас никто не увидел.
— Ой, деточкииии — завела шарманку старушка — такая бяда у меняяяя.
— По существу, бабуся — опять презрела правила приличия Vetka.
— Ой, деточка, не торопи, совсем собьюся. Бяда у меня: ноги не ходють. Болять так, шо страх. Силушки уже нет терпеть. Сказывають бабки, шо в лесу, за городом, есть озерцо волшебное. Вода в нем студёная даже в полдень, хотя сам водоемчик крошечный. И вот, сказывають, кто энтой воды выпьет и больные места разотрёть, то хворь, шо приключилась — мигом пропадёть. Помогите, а? Уважьте старушку.
— Идите, идите, я подаю только по субботам — процитировала Vetka великого комбинатора Остапа Бендера.
— Чавой то говорит? — обратилась бабуля ко мне.
— Говорит, какая награда за наши труды будет, бабушка — перевожу Ильфа и Петрова для местной пенсионерки.
— Оооой, деточкаааа…
— Все бабуля, проходи, нам не интересно — отрезала Vetka.
— Ну шо ты так сразу серчать? Конечно, будет награда, как не быть то? Тридцать монет серебра дам.
— За возможность навсегда избавиться от боли? — торгуется напарница.
— Хорошо, сорок дам, но больше нет.
— Договорились. Давай координаты места — отвечает напарница.
— Чавой то говорит? — переспрашивает бабка у меня.
— Мы беремся выполнить Ваше задание, но нам нужно знать куда идти, где это озеро находиться, лес немаленький ведь — перевожу с делового для бабули.