— Сделаю из тебя плащ, змеидло ты мерзкое. Звериный принт сейчас не в моде, но я потерплю — вещает Vetka, прокручивая меч в ране.
А я растеряно сижу на земле, выронив оружие. И только тут замечаю, что сумка моя развязалась при падении и из нее выпала дудочка. Сразу вспомнились слова Старичка — Боровичка: «Заиграешь на ней и любое животное или птица сразу очаруются мелодией. И будут послушны твоей воле, не навредят, пока ты играешь».
Хватаю дудочку ловкими руками. Вот, это оружие по мне. Сажусь и уверенно набираю воздух. По лесу медленно поплыли первые ноты произведения Шопена.
Змея резко обернулась и в один рывок оказалась в опасной близости от меня, совершенно не обращая внимания на торчащий из хвоста меч, и волочащуюся за ним Vetkу.
Хотя от страха мой рот наполнился слюной и играть стало не очень удобно, но я продолжила, внимательно наблюдая за рептилией. Змея медленно покачивалась в такт мелодии, прикрыв глаза и пасть. Напарница с мечом отвалились от хвоста гадины, казалось, та этого даже не заметила. Когда я почувствовала, что вот-вот захлебнусь слюной, то сделала секундную паузу. Чтобы сглотнуть вязкую жидкость. Этого времени хватило, чтобы змея открыла глаза и, широко раскрыв пасть, зашипела. Я опять заиграла.
И тут мне в голову пришла одна мысль. Я глазами просигналила Vetkе на змею. Она вопросительно подняла брови. Я опять перестала играть. Змея снова открыла глаза и зашипела. В этот раз я едва успела заиграть, рептилия сделала бросок в мою сторону, если бы я чуть замешкалась с игрой на дудочке, пошла бы на закуску. А так… змея опять покачивалась, прикрыв глаза. А я посмотрела на напарницу, поиграв бровями в сторону общего врага. По тому, как коварно усмехнулась Vetka, я догадалась, что она поняла ход моих мыслей. Она медленно обошла змею и стала за моей спиной, держа меч наготове. Едва я оборвала музыку и рептилия, разинув пасть, дернулась ко мне, Vetka проткнула ее мечом просто в нёбо, как мясо на шампур надела. Секунда и глаза змеи белеют, она замирает, язык свисает.
— Круто мы с тобой спелись, Цветочек. Вон уже каких монстров гасим не моргнув глазом. Гля, какие я себе сапожки нашла у змеюки — Vetka подошла ко мне, чеканя шаг в крутых, на толстой подошве, высоких сапогах.
— Между прочим, + 3 очка скорости — гордо сообщила она.
Остальное я уже слышала через шум в ушах. Опачки, кажется, яд подействовал. Видимо, Vetka тоже вспомнила про змеиный укус, потому что подбежала ко мне, тыча что-то под нос и крича.
Но мне уже было все равно. Деревья кружились в хороводе, земля мягко обнимала. Тишина, мир, покой. Никуда не нужно идти, ни за что не надо сражаться…
Глава 13
«Чего только они не делали: брызгали принцессе в лицо водой, хлопали ладонями по ее ладоням, терли виски душистым уксусом королевы Венгерской — ничего не помогало».
Ш. Перро «Спящая красавица».
Медленно и вяло прихожу в себя. Глаза, словно клеем залиты, а в горле застрял железный ёршик. Слышу какой-то странный гул голосов. Но отдельные слова не разберу. Просто шум, от которого больно ушам.
Пытаюсь открыть глаза. Голоса смолкают, и тут же мне в рот тычется какой-то предмет. В сухое горло поступает жидкость, на доли секунды облегчая боль.
— Роза, вы меня слышите? — незнакомый мужской голос все бубнит и бубнит.
— Роза, откройте глаза, мы закрыли жалюзи — все тот же голос.
Да чё ты пристал ко мне? Стоп, как меня назвал? Роза? От осознания, что меня назвали не кличкой, а именем, я резко открываю глаза. И тут же жалею об этом. Они начинают сильно слезиться и печь. Сразу мне на веки кладут какие-то мокрые тряпочки, почти нежно вытирают слезы.
Где я? И что со мной? Такое количество вопросов кружится в моей голове, что я снова перестаю различать слова, обращенные ко мне все тем же мужским голосом. А потом сквозь гул мыслей ко мне все-таки долетает:
— Роза, вы меня слышите. Если слышите, моргните. Я сейчас уберу аппликации с век. И постарайтесь все-таки открыть глаза.
Мокрые тряпочки с лица пропадают, и я снова пытаюсь открыть глаза. В этот раз получается лучше. Сначала я вижу все размыто и в тумане. Моргаю. И чем больше я это делаю, тем четче становится изображение. Первое, что я вижу — это окно, сейчас закрытое. Потом — стены, окрашенные в светлый, бежевый цвет. Я фокусирую взгляд на лице, которое почти нависает надо мной. Белый халат, фонендоскоп. Доктор?
— Роза, я ваш лечащий врач, Йозеф Белчич — он лезет мне в глаза фонариком, я в раздражении зажмуриваюсь.
— Простите, необходимая процедура. Вы долго были в коме, сейчас мне нужно проверить ваши рефлексы. Электроэнцефалограмма показала, что мозг у вас не пострадал, но вот тело пока не в лучшей форме. Но ничего, все поправимо. А сейчас посмотрите, кто пришел вас проведать.
Он отходит, и я вижу лицо женщины. Много седых волос, морщины. Какое-то время смотрю и не узнаю.
— Рози? — дрожащим голосом произносит женщина.
И тут, как выстрел в голову, приходит понимание.
— Мам? — едва получается выдавить из себя
Женщина кидается ко мне, обнимает, ее худое тело сотрясают рыдания. Рядом стоит с потерянным видом отец. А я смотрю на них и ничего не чувствую.
Доктор знаком показывает папе убрать маму от меня. И мой гордый, волевой отец послушно следует указаниям, словно робот. На секунду наши взгляды встречаются. У нас обоих пустота внутри, все выжжено. Странно и страшно. Я закрываю глаза и уже не слышу, когда все уходят, медленно соскальзывая в сон.
Просыпаюсь с криком. Мне снился огромный паук, я застряла в паутине и не могла выбраться, а он полз ко мне, шелестел своими лапками. Я кого-то звала, чтобы мне помогли, с надеждой и отчаянием. Кого? Не помню.
Сегодня у меня начинается реабилитация. Мне провели кучу всяких тестов и анализов. Я относительно здорова, осталось только восстановить атрофированные от долгого лежания мышцы.
Пришла врач — реабилитолог и начались мои мучения. Жутко болезненный массаж, ЛФК, после которых я уставала как никогда. Едва меня оставляли в покое, проваливалась в сон. Но и там меня ждали мучения. Огромный волк гнался за мной, или безумная бабка с большущим тесаком. И каждый раз я просыпалась вся в поту, с криками, призывая кого-то по имени. Но едва это имя срывалось с моих губ, как я его забывала.
Ни психолог, ни психиатр не нашли у меня отклонений. Прописали успокоительные таблетки, теплые солевые ванны, легкие комедийные фильмы и отпустили домой со словами, что привычная обстановка пойдет мне на пользу.
Через месяц с того дня, как я очнулась, доктор соизволил меня выписать, с условием, что я буду продолжать делать упражнения дома сама. Пообещала ему это, чтоб отстал. Вообще, все вокруг меня раздражают со своими печальными лицами. Словно я не вышла из комы, а умерла.
В день выписки бродила по коридорам больницы, расхаживала свои ноги-ходули. И случайно забрела в какую-то незнакомую ранее часть отделения. Шла мимо палат и понимала, как мне повезло. У меня была отдельная койка, должный уход. А тут в палате стояло по четыре — шесть кроватей. И на них лежали тела. Судя по пикающим аппаратам, еще живые, но почти позабытые люди. Ни родственников, ни медсестер в безукоризненно белых халатах, никого. Тишина, прерываемая редким пиканьем и одиночество.
Мне даже жутко стало, пока шла, заглядывая через окошки в палаты. Проходя мимо одной такой же, как и все, двери, я заглянула внутрь и уже почти пошла дальше, но мне полоснуло по глазам что-то яркое. Малиновое. И я остановилась, а потом зашла внутрь и прошла туда, где обитало это манящее меня пятно.
В кровати лежала маленькая и худенькая девушка. Острый нос и запавшие глаза, множественные трубки по всему телу. Я всматриваюсь в ее лицо и чувствую какую-то непонятную, но острую жалость.
В этот момент меня кто-то дергает за руку. Я зло оборачиваюсь и вижу маму. Она шипит мне:
— Ты что здесь делаешь? Тут нельзя находиться посторонним — и тянет меня на выход.
Я иду, как бычок на веревочке, но не могу оторвать глаз от этих ярких волос и бледного лица.