Столько вышек, столько лестниц – двери нет…Встанет месяц, глянет месяц – где твой след?..»
Тсс… ни слова… даль былого – но сквозь дымМутно зрима… Мимо… мимо… И к живым!
Иль истомы сердцу надо моему?Тени дома? Шума сада?.. Не пойму…
Чёрная весна
(Тает)
Под гулы меди – гробовойТворился перенос,И, жутко задран, восковойГлядел из гроба нос.
Дыханья, что ли, он хотелТуда, в пустую грудь?..Последний снег был тёмно-бел,И тяжек рыхлый путь,
И только изморозь, мутна,На тление лилась,Да тупо чёрная веснаГлядела в студень глаз —
С облезлых крыш, из бурых ям,С позеленевших лиц.А там, по мертвенным полям,С разбухших крыльев птиц…
О люди! Тяжек жизни следПо рытвинам путей,Но ничего печальней нет,Как встреча двух смертей.
Бессонницы
Бессонница ребёнка
От душной копоти землиПогасла точка огневая,И плавно тени потекли,Конту ры странные сливая.
И знал, что спать я не могу:Пока уста мои молились,Те, неотвязные, в мозгуОпять слова зашевелились.
И я лежал, а тени шли,Наверно зная и скрывая,Как гриб выходит из землиИ ходит стрелка часовая.
Парки – бабье лепетанье
Сонет
Я ночи знал. Мечта и трудИх наполняли трепетаньем, —Туда, к надлунным очертаньям,Бывало, мысль они зовут.
Томя и нежа ожиданьем,Они, бывало, промелькнут,Как цепи розовых минутМежду запиской и свиданьем.
Но мая белого ночейДавно страницы пожелтели…Теперь я слышу у постели
Веретено, – и, как ручей,Задавлен камнями обвала,Оно уж лепет обрывало…
Далеко… далёко…
Когда умирает для ухаЖелеза мучительный гром,Мне тихо по коже старухаВодить начинает пером.Перо её так бородато,Так плотно засело в руке.
Не им ли я кляксу когда-тоНа розовом сделал листке?Я помню – слеза в ней блистала,Другая ползла по лицу:Давно под часами усталыйСтихи выводил я отцу…
Но жаркая стынет подушка,Окно начинает белеть…Пора и в дорогу, старушка,Под утро душна эта клеть.Мы тронулись… Тройка плетётся,Никак не найдёт колеи,А сердце… бубенчиком бьётсяТак тихо у потной шлеи…
У гроба
В квартире прибрано. Белеют зеркала.Как конь попоною, одет рояль забытый:На консультации вчера здесь Смерть былаИ дверь после себя оставила открытой.Давно с календаря не обрывались дни,Но тикают ещё часы его с комода,А из угла глядит, свидетель агоний,С рожком для синих губ, подушка кислорода.В недоумении открыл я мертвеца…Сказать, что это я… весь этот ужас тела…Иль Тайна бытия уж населить успелаПриют покинутый всем чуждого лица?
Там
Ровно в полночь гонг унылыйСвёл их тени в чёрной зале,Где белел Эрот бескрылыйМеж искусственных азалий.
Там, качаяся, лампадыПламя трепетное лили,Душным ладаном усладыТам кадили чаши лилий.
Тварь единая живаяТам тянула к брашну жало,Там отрава огневаяВ кубки медные бежала.
На оскала смех застылыйТени ночи наползали,Бесконечный и унылыйДлился ужин в чёрной зале.
Эдуард Багрицкий
(1895–1934)
Папиросный коробок
Раскуренный дочиста коробок,Окурки под лампою шаткой…Он гость – я хозяин. Плывёт в уголокСтудёная лодка-кроватка.– Довольно! Пред нами другие пути,Другая повадка и хватка!.. —Но гость не встаёт. Он не хочет уйти;Он пальцами, чище слоновой кости,Терзает и вертит перчатку…Столетняя палка застыла в углу,Столетний цилиндр вверх дном на полу,Вихры над веснушками взреяли…Из гроба, с обложки ли от папирос —Он в кресла влетел и к пружинам прирос,Перчатку терзая, – Рылеев…– Ты наш навсегда! Мы повсюду с тобой,Взгляни!.. —И рукой на окно:ГолубойСад ёрзал костями пустыми.Сад в ночь подымал допотопный костяк,Вдыхая луну, от бронхита свистя,Шепча непонятное имя…– Содружество наше навек заодно! —Из пруда, прижатого к иве,Из круглой смородины лезет в окноПромокший Каховского кивер…Поручик! Он рвёт каблуками траву,Он бредит убийством и родиной;Приклеилась к рыжему рукавуЛягушечья лапка смородины…Вы – тени от лампы!Вы – мокрая дрожьДеревьев под звёздами робкими…Меня разговорами не проведёшь,Портрет с папиросной коробки!..Я выключил свет – и видения прочь!На стёкла с предательской леньюВ гербах и султанах надвинулась ночь —Ночь Третьего отделенья…Пять сосен тогда выступают вперёд,Пять виселиц, скрытых вначале,И сизая плесень блестит и течётПо мокрой и мыльной мочале…В калитку врывается ветер шальной,Отчаянный и бесприютный, —И ветви над крышей и надо мнойЗаносятся, как шпицрутены…Крылатые ставни колотятся в дом,Скрежещут зубами шарниров.Как выкрик:– Четвёртая рота, кругом! —Упрятанных в ночь командиров…И я пробегаю сквозь строй без конца —В поляны, в леса, в бездорожья……И каждая палка хочет мясца,И каждая палка пляшет по коже…В ослиную шкуру стучит кантонист(Иль ставни хрипят в отдаленьи?)…А ночь за окном, как шпицрутенов свист,Как Третье отделенье,Как сосен качанье, как флюгера вой…И вдруг поворачивается ключ световой.Безвредною синькой покрылось окно,Окурки под лампою шаткой.В пустой уголок, где от печки темно,Как лодка, вплывает кроватка…И я подхожу к ней под гомон и лайСобак, заражённых бессонницей:– Вставай же, Всеволод, и всем володай,Вставай под осеннее солнце!Я знаю: ты с чистою кровью рождён,Ты встал на пороге веселых времён!Прими ж завещанье:Когда я уйдуОт песен, от ветра, от родины, —Ты начисто выруби сосны в саду,Ты выкорчуй куст смородины!..