Серый плащ что-то сказал. Меня отделяло от него не больше пяти метров — я пристроился за медленно ползущей бабулькой с чемоданом на колесиках. Когда мы проезжали мимо, очкастый все еще стоял наклонившись над баянистом, а тот ему что-то втолковывал.
Я не мог просто взять и подойти, без риска быть замеченным, но в последний момент я чуточку обернулся, как бы случайно, и успел увидеть, как Серый плащ прячет в карман фотографию. Кто там был на фотографии — я не разглядел, но точно не потерявшийся щенок и не схема проезда.
Серый плащ разыскивал человека, а баянист ничем ему не мог помочь. Если бы мне понадобилось отыскать человека в Москве, я обратился бы в адресный стол, в ментовку, куда угодно, но не стал бы приставать к нищим алкашам в метро...
Когда я отлип от старухи с чемоданом, Серого плаща нигде не было видно. Он не пошел за мной, а вернулся на «Пушкинскую». Проклиная себя за тупость, я рванул назад и засек очкарика в самой гуще толпы. Он готовился сесть в электричку в сторону Кольцевой. Я едва успел впихнуться в соседний вагон. При моем появлении две женщины в дорогих шубах, до того без умолку чирикавшие, закрутили носами и поморщились. Сквозь нарастающий рев поезда я прочел по губам, что одна сказала другой в ухо: «По утрам меня просто тошнит... Половина мужиков вообще не моются...» Я прикинул, какие у них станут рожи, если вытащить чесночину и начать жевать...
Приятель Макина, а я уже не сомневался, что они заодно, вылез на следующей развязке и проделал знакомый маневр. Пошатался вроде как бесцельно по перронам, трижды подходил к нищим, клал деньги и показывал карточку. Я сказал себе, что не успокоюсь, пока не увижу, кто там нарисован.
Может, все было совсем наоборот, может, чувак потерял сына или его выкрала мафия, что контролирует нищих. Такое тоже бывает, мы с матерью как-то смотрели передачу про инвалида, которого продавали с одного вокзала на другой за пару штук баксов...
В школу я безнадежно опоздал — теперь придется лебезить перед Серафимой и вытерпеть вопли матери. Самое паршивое, что заранее не придумал, что бы такое соврать! Если опять донесут директору и в ментовку, то точно не переведут в десятый, а Сережа опять скажет матери, что вырастила волчонка... Вот зараза!
И тут случилось такое, что я разом забыл и про Серафиму, и про чудака Сережу, и про то, что давно хочу в сортир.
Серый плащ наткнулся на ребенка.
Наверное, это был тот, кого он так долго искал, совсем мелкий пацан, лет шести. Хотя такие, от недоедания, медленно растут; ему вполне могло стукнуть и восемь, и даже девять. Сначала мне показалось, что мальчик имеет отношение к семейке таджиков, что крутились между ларьками, выпрашивая милостыню.
Очень быстро я понял, что ошибся. Мальчик не стоял на месте, он тоже шел, почти бежал вдоль стеночки, перебирая тоненькими ножками. Он не видел ни Серого плаща, ни меня, просто спешил по своим мелким нищенским делам. К таким детям не подкатывают сердобольные старушенции и не обращают внимания менты — всем понятно, что пацаны горбатятся на взрослых, выпрашивают милостыню или воруют вещи. Мальчик семенил ножками, за ним пробирался Серый плащ, а я двигался замыкающим.
Я бы не догадался, что дружок Макина преследует ребенка, если бы не одна нелепая деталь. Гоша бы надо мной посмеялся, но я-то видел: в движениях ребенка и мужчины была какая-то схожесть. Они очень одинаково срезали углы, уклонялись от встречного потока. Потому-то я и решил, что они родаки. У меня так идти не получалось, я постоянно натыкался на людей.
Я не видел лица ребенка, пока очкарик его не догнал. То есть со стороны никто и не подумал бы, что он кого-то догоняет. Я слишком долго за ним следил — и то чуть было не упустил момент, когда обладатель «жириновки» резко ускорился. Он не стал показывать фотографию, никак не окликнул ребенка и вообще не произвел никаких действий, пока не подобрался к нему вплотную.
Его плащ вдруг распахнулся, очкарик, почти не наклоняясь, вытянул руки, показавшиеся мне невероятно длинными, оторвал мальчика от пола и поднес к груди. Это произошло настолько быстро, что на секунду я остолбенел.
А Серый плащ, как ни в чем не бывало, той же походкой шел себе дальше и нес на руках мальчишку. Аля окружающих не произошло ничего нелепого. Всего лишь отец настиг убегавшего малыша...
Да и кто следил за ними? Каждый миг мимо нас перемещались десятки и сотни спешащих прохожих, которым было насрать на отцов и их детей!
У меня под мышками все взмокло от пота, а сердце откалывало такой брейк-данс, что я мог бы дать фору старой гипертоничке Ярыгиной. Происходило нечто из рук вон выходящее, а я ничего не мог поделать и ни с кем не мог посоветоваться.
Страшнее всего мне казалось то, что пацан не отбивался и не кричал.
Если это на самом деле его отец, то мог бы хотя бы окликнуть ребенка, поцеловать или вытереть его черную от грязи физиономию, прежде чем хватать...
Запоздало до меня дошло, что очкарик впервые не возвращается на перрон, а топает наверх. Он нес пацана на сгибе левого локтя, а правой рукой бережно придерживал ему голову, словно тот был новорожденным или мог захлебнуться слюной.
Я сжал в кармане чеснок и прибавил газу.
В голове проносились бессвязные обрывки мыслей. Наверное, я ожидал чего угодно, но только не такой развязки. Я предполагал, что Серый плащ встретит Макина или передаст кому-то наркоту — что угодно, но не это! Я вспоминал телепередачи о продажах человеческих органов, о детской порнографии и о маньяках-каннибалах...
Серый плащ уже поднимался на эскалаторе. Он стоял очень ровно, и проплывающие лампы отсвечивали на глянцевой коже его кепки. У входа на эскалатор душились человек сто — непонятно, как охотник так ловко просочился сквозь них. Я впервые тогда назвал его охотником... Точно! Они воруют детей — таких, которых никто никогда не хватится! Воруют, усыпляют, а потом отвозят в чемодане на продажу. Или делают кое-что похуже. Вырезают из ребенка почки, кладут в лед, а самого опускают в кислоту или кидают в яму с горящими отходами, чтобы не осталось концов. А любознательных идиотов, которые суют свой нос в чужие дела, даже не будут кидать в яму. Им просто перережут глотку в парадной или столкнут под поезд... Надо было срочно смываться, пока Серый плащ меня не засек. Но я уже не мог остановиться.
Мне пришлось обежать эту «сладкую парочку» по дуге, сталкиваясь с теми, кто спускался навстречу. Пока лез через загородку, собрал все маты, спрыгнул кому-то на ногу, получил пенделя в спину и чуть не потерял сумку.
На каждой рифленой ступеньке стояло по два, а то и по три человека. Многие базарили между собой и тащили поклажу. Пока я лез, извиняясь и прокладывая себе путь, Серый плащ почти достиг вестибюля. Но я не терял его из виду.
Я видел тощие ножки в мокрых клешеных брючках, свисавшие вдоль плаща и порядочно испачкавшие его владельца. Я видел краешек русой шевелюры, торчащей над плечом охотника. Приятель Макина не разговаривал с «сыном», даже не смотрел на него. Он вез живого человека, как стеклянную вазу или как расползающийся пакет со жратвой — аккуратно, но совершенно равнодушно. Еще таким макаром можно таскать музыкальный инструмент, я сам видел не раз, как прижимают к груди скрипку...
Я позабыл про Макина, мне хотелось во что бы то ни стало увидеть этого пацана вблизи. Я почти не сомневался, что смуглый очкарик удерет от меня — в традициях их банды просто растворится в воздухе.
Но такого не случилось. Когда я протолкнулся сквозь стеклянные двери и выскочил на улицу, охотник уже поймал такси. Точнее сказать, он никого не ловил, а подошел к самой первой машине, пыхтевшей на углу с включенным движком.
Дорогу мне преградили два чурбана, толкавшие телегу, груженную ящиками с яблоками. Дружок Макина присел перед пассажирской дверцей и договаривался с водилой.
Я кое-как обогнул грузчиков, но тут же завяз в колонне лыжников, маршировавших из метро. Их было человек двадцать, и шли они таким плотным строем, что я мог лишь подпрыгивать и материться. Номер помятой «Волги» и харю шофера я запомнил. Тот перегнулся через сиденье и распахнул заднюю дверцу.