Лыжники кончились. Последний десяток метров я преодолел бегом. Если бы очкарик сейчас оглянулся, он бы меня сразу заметил. Но он, не оглядываясь, неловко залезал в салон, обеими руками обнимая мальчишку. На голове у паренька оказался капюшончик, и лица я по-прежнему не мог рассмотреть.
Мне казалось крайне важным увидеть его мордаху, как будто в ней заключался смысл всех этих приключений.
Багажник «Волги» окутался белым дымком выхлопов. Шофер, не дожидаясь, пока пассажир закроет дверь, вовсю на месте крутил руль, выворачивая колеса перед задницей разгружавшейся «Газели». Несмотря на мороз маленький рынок у метро продолжал торговать, парни, с хохотом и шутками, выкидывали из фургона коробки с молоком. Люди как всегда ничего не замечали...
До машины оставалось метра три, когда очкарик потянулся из глубины захлопнуть дверцу, и тут шофер нажал на газ. Серого плаща по инерции вжало в спинку, он ослабил хватку, и с головы пацана свалился капюшон.
Это продолжалось долю секунды, в следующий миг дверца захлопнулась, и такси, вильнув задом, взяло с места. Но я успел заметить...
Ей-богу, лучше бы я этого не видел. Голова мальчика откинулась назад, точно в шее сломался шарнир. Но откинулась она не вбок, как у спящего человека, а назад, словно головка у срубленного одуванчика. Глаза были открыты, а рот растянулся в стороны, словно он смеялся.
Но мальчик не смеялся.
Он давно был мертв.
Глава 9
ЧУЖИЕ ПРОБЛЕМЫ
Самое забавное, что Серафима меня почти не ругала. Я явился к третьему уроку и, честно глядя ей в глаза, заявил, что прогулял. Но выяснилось, что жабе не до меня, поскольку опоздали еще четверо, все из нашего дома. А занятия вообще хотели отменить.
В нашем доме искали ртуть. Или радиацию, или бомбу, кому как нравится. Но версия с бомбой больше всего пришлась народу по вкусу. Вместо того чтобы грызть науки, мои одноклассники кучковались у окон и до хрипоты спорили, сколько кило тротила надо, чтобы в доме с шестью подъездами разом обвалились все.
Гоша явно перестарался.
Самое потрясное заключалось в другом. Ясен перец, что Жираф позвонил анонимно, но, по слухам, среди соседей немедленно нашлось десятка два человек, уловивших подозрительные звуки и запахи. Про головную боль и вспоминать смешно: у половины пенсионерок при первом опросе заныли все старые болячки.
Я послушал всю эту фигню, отсидел на русском и собрался домой. За сорок пять минут я не понял ни слова, что говорила училка. Она разевала рот, стучала мелом па доске, а у меня перед глазами стояла запрокинутая рожица в полутемном салоне такси. Трясти меня начало еще в метро, на обратном пути, когда я представил, что мог со мной сделать тот очкастый тип в кепочке...
Спасатели и санитары успели разъехаться, а возле нашей парадной торчали ментовский «форд» и еще одна черная «бээмвуха» с тонированными стеклами и нулевыми номерами. На всякий случай я решил ничему не удивляться, но дома меня удивил Сережа.
Мамкин хахаль пребывал в невероятном возбуждении. Ему срочно требовалось на кого-то выплеснуть свои невзгоды, и впервые я его не только не игнорировал, но высказал желание послушать. Он доложил, что еще не было восьми, как приперлись люди со счетчиками, собрали дворников и полезли в подвалы. Затем они лазили по чердакам и звонили во все квартиры. Документы не спрашивали, но с врачами ходил лейтенант из нашего отделения и просил пропустить внутрь, на предмет заражения. Понятное дело, Сережа обкакался, когда начали спрашивать прописку, потому что вслед за бригадой СЭС заявились совсем другие люди, настоящие спасатели, начали шарить по балконам и даже вылезли на крышу. У них с собой были приборы, похожие на полотеры, скорее всего, миноискатели, и две поисковые овчарки. Собаки тщательно обнюхали лестницы и дружно собрались перед дверью тридцать восьмой квартиры...
Но вперед спасателей прикатила черная «бээмвуха», а в ней сидели конкретные чуваки, которым, как выяснилось, было начхать на Сережу с высокой колокольни. У них имелся список жильцов, а по нашему подъезду ребят интересовали лишь две квартиры. Сорок седьмая на шестом и... тридцать восьмая.
По словам наших пенсионерок, с сорок седьмой быстро разобрались. Там обитала Маринка, которая укатила к своему французу месяца на два, она всегда так делает зимой. Ребята из BMW работали удивительно четко. Не прошло и получаса, как выцепили с работы сестру этой Марины и заставили приехать на такси через весь город, чтобы открыть дверь. Ясен перец, никаких бом В и ядов в хате не нашлось, и перепуганную сестру отпустили.
С тридцать восьмой у конкретных ребят вышла промашка. На звонки никто не отзывался, Ярыгину пришлось вылавливать у дочки...
Я слушал Сережу вполуха, поддакивал, смотрел сквозь штору на машины во дворе и осторожно покачивал головой.
Голова — впервые за три недели — не болела! Как рукой сняло — я даже позабыл про остальные горести. Как приятно, оказывается, когда можешь спокойно наклоняться и крутить шеей...
Наконец, спецрейсом, доставили полумертвую от страха Ярыгину. Она появилась в полной уверенности, что квартиранты затопили соседей снизу, то есть нас, или устроили пожар. В пролетах, несмотря на грозные запреты милиции, скопилось человек пятнадцать наблюдателей. Мама была вынуждена бежать на работу, а Сережа выполз, на правах заинтересованного лица, и даже порывался предложить свои мускулы, типа, забраться наверх через балкон. Дрожащая Ярыгина, под присмотром любознательных овчарок и двоих ребят в штатском, отважно сунула ключ в замочную скважину. Дверь не поддавалась.
Хозяйка покрутила ключом и так и сяк, наконец мужикам это надоело, и ей вызвались помочь. Нулевой эффект.
Тогда старуха запричитала, что хитрый Макин, в обход договора, поставил собственный замок. Менты, или кто они там были, резонно попросили ее указать, где этот самый замок на двери находится. Ярыгина пошарила подслеповатыми глазенками, потрогала «глазок» и убедилась, что никаких новых средств обороны ее хата не приобрела. Все те же драная вагонка, подгнивший косяк и болтающийся крючок для сумок.
Опытная дворничиха высунулась через пролет и высказала оригинальную идею. Мол, если не открывается, значит, кто-то держит дверь изнутри. Ментам идея не то чтобы пришлась по вкусу, но вернула их в активное состояние. Кто-то снова повис на звонке, кто-то обрабатывал дверь кулаками, а лейтенант, выслуживаясь перед ребятами в штатском, предложил подогнать пожарный кран и влезть через балкон.
Но тут, как ни странно, его пыл поумерила сама Ярыгина. Видать, ей вовсе не улыбалось, чтобы побили стекла. Старуха вспомнила про официальный договор и заявила, что не хочет выплачивать жильцам, если у них пропадут драгоценности. Ярыгину поддержала дворничиха, она рассказала, что в соседней общаге был такой случай. Милиция вошла в квартиру без хозяев, чтобы кого-то подселить. Взломали дверь, составили акт, и все было замечательно, но жилец, которого насильно уплотняли, накатал заяву, что у него на общей кухне лежали в блюдечке пять штук «бакинских». Он подал в суд на комендантшу, и теперь несчастная тетка обязана выплачивать.
Дворничиха спросила участкового, кто будет платить, если у квартирантов Макиных в процессе ломания окна пропадет пара брюликов. Лейтенант задумался и идею с пожарной лестницей отклонил. После этого в штурме наступила передышка, и тут пришла Лиза.
Сережа заявил мне, что увидел ее впервые, да и то не увидел, пока она не пробилась сквозь толпу к дверям и не поздоровалась с плачущей Ярыгиной.
Я не стал разубеждать Сережу, что они уже встречались, я ведь привык, что Макина умеет сливаться с обстановкой, как и ее отец. Я бы даже поверил, если бы мне сказали, что Лиза проникла в квартиру у всех на виду и никто ее не заметил.