— Александр Михайлович, думать никогда не вредно, а про героизм потом поговорим. Есть порядок. Рассказывайте, что дальше происходило.
— Я увидел бегущего на меня парня лет двадцати. В левой руке он держал нож, я отлично его разглядел, в правой — сумку, предположительно принадлежащую девушке Марии, предположительно пострадавшей, кстати, только предположительно девушке, я ж не гинеколог, сами понимаете.
— Быстро учитесь, — усмехнулся Токарев. — Но все-таки не перебарщивайте.
— Хорошо, не буду перебарщивать. Как скажете. Скажете «перебарщивай» — начну перебарщивать, скажете «не перебарщивай» — буду недобарщивать. Короче, я принял решение задержать предположительно молодого человека и, когда он поравнялся со мной, повалил его на землю. Нож, который он держал в руке, отбросил в сторону. Девушка вызвала полицию, это она сама сказала позже. Ну а дальше приехала патрульная машина, и парня заковали в наручники и заточили в воронок.
— В автомобиль ППС.
— Вот именно.
— Вы его били?
— Нет, конечно. Этого и не требовалось, он почти не сопротивлялся. Я схватил его и прижал к тротуару. Руки, естественно завел назад. Опять же его нож рядом валялся.
— Хорошо, хорошо. Что дальше было?
— Я же ответил уже. Через минуты три подъехал патруль. Кстати, быстро подъехали, я удивился даже. Переписали наши с девушкой данные, расспросили о происшедшем, поблагодарили, погрузили парня и уехали. Всё. Больше, товарищ следователь, мне по этому делу сообщить нечего. Спрашивайте, если что-то требует уточнения.
— Свидетели были? Вы кого-то можете назвать?
— Свидетели? Нет, я никого не видел. Не могу назвать.
— Не торопитесь, подумайте.
— Точно не было никого.
— Понятно, так и запишем: свидетелей не видели.
— Так и запишите, товарищ следователь.
Токарев дописал последние слова в протокол, положил ручку и с любопытством оглядел Титова.
— А вот скажите, не для протокола, что побудило вас кинуться на человека, имеющего нож, который в принципе на вас не нападал? Бежал по своим делам мимо.
— А девушка? Она же взывала о помощи, он сумку вырвал у нее.
— Про девушку я помню. Вопрос мой вот в чем: благородные рыцари — они в жизни большая редкость. В кино или книгах — другое дело, но в реальности почти никто никогда не заступается на улице, а если кто-то ввязывается в разборки, то либо пьяный или спортсмен, военный, полицейский. Я знаю, о чем говорю, больше двадцати лет в органах. Нормальный человек всегда проходит мимо, пробегает. Наверное, он страдает в душе некоторое время, но целая физиономия, сохранившаяся одежда, а может быть, и жизнь — достойная компенсация за муки совести. Здравый смысл и чувство самосохранения удерживают трезвого человека от подобных эксцессов. Может быть, вы выпивали в тот день?
— Ах, вот оно что! Вот вы куда ведете. Разочарую — я был трезв. Утверждаю и могу пройти освидетельствование.
— Охотно верю, к тому же патрульные признаков опьянения не обнаружили, как следует из их объяснений, — Токарев вдумчиво смотрел Титову в глаза несколько секунд, пока тот не заерзал на стуле. — Тем более странно. Видите ли, к такому поступку должно что-то подтолкнуть. Из ваших слов следует, что человек был вооружен ножом, значит, риск получить смертельную рану вы осознавали — и все-таки схватили его.
— Мне показалось, он не сможет применить нож, не успеет, хотя кто его знает на самом деле.
— В том-то и дело. Мое мнение, если угодно — моя теория, заключается в предположении о некоем внутреннем, латентном стремлении к смерти в результате чего-то очень плохого, совершенного героем. Человек допускает, например, огромную подлость, страдает и приходит подсознательно к желанию самоубийства. Именно подсознательно. Тогда появляется безотчетная, отчаянная храбрость, и, если случай совершить нечто на грани самоубийства не подворачивает, он сам провоцирует подобную ситуацию, чем, кстати, часто только умножает страдания. Своего рода искупление, реабилитация в собственных глазах. Или подвиг, или раны, или даже смерть.
— Вы научную статью пишете по психологии преступника? — растерянно парировал Титов. — А я типа подопытной крысы?
— Пишу, лет уже пять, для журнала «На страже порядка и законности». Фактического материала не хватает. Кстати, вы употребили выражение «подопытная крыса», хотя чаще говорят «подопытный кролик». «Крыса» только подтверждает мои выводы о самоуничижении. Есть за душой что-то? Может быть, на работе?