Быстро вскочив с постели, я умылся, и мы принялись за чай, предупредительно поданный нам в комнату по приказанию хозяина.
— Мы совсем уезжаем отсюда? — спросил я.
— Не совсем, — ответил Холмс. — Весьма возможно, что нам придется сюда вернуться, но пока мне хотелось бы воспользоваться любезным приглашением Бориса Николаевича и посетить его имение.
Разговаривая таким образом, мы выпили по несколько стаканов чая, и когда, наконец, к нам в комнату постучал сам Борис Николаевич, мы были уже совершенно готовы в путь.
Борис Николаевич Карцев хотя и сохранял вид крайне подавленного человека, но продолжал быть очень любезным и предупредительным.
— Надеюсь, вы хорошо поспали этой ночью, — спросил он, входя в комнату.
— О, да, за что мы вам очень благодарны, — отвечая за себя и за меня, произнес Шерлок Холмс.
— Не хотите ли вы еще чего-нибудь? — спросил Карцев, — может быть, вы привыкли закусывать по утрам.
— Признаться, я бы не отказался от маленькой яичницы с ветчиной, — улыбаясь, ответил Шерлок Холмс.
С замечательной предупредительностью Борис Николаевич быстро вышел за дверь, и не прошло и несколько минут, как он возвратился назад, а вслед за ним лакей внес на подносе сковородку с яичницей, вареные яйца и бутылку хереса.
Подкрепившись, мы поблагодарили радушного хозяина и встали из-за стола.
— Вы хотите поехать ко мне сегодня же, — спросил Карцев, — или предпочитаете отдохнуть?
— Если позволите, мы бы воспользовались вашим приглашением сегодня, — ответил Шерлок Холмс, — так как свободного времени у нас очень мало и весьма возможно, что через несколько дней нам придется покинуть Россию и возвратиться в Англию.
— В таком случае я распоряжусь сейчас о том, чтобы лошади были приготовлены тотчас же после похорон, — любезно произнес Карцев.
Он хотел было выйти из комнаты, но Холмс остановил его.
— Еще одна маленькая просьба. Если позволите, я еще раз посмотрю вашего покойного дядюшку, прежде чем мы уедем отсюда.
— О, с величайшим удовольствием, — ответил Борис Николаевич. — Если хотите, мы можем сделать это сию же минуту.
Холмс утвердительно кивнул головой.
Выйдя из комнаты, мы направились в зал, где в это время уже готовилась панихида.
Подойдя к гробу, в котором лежал покойный Сергей Сергеевич, Шерлок Холмс осторожно откинул кисею, покрывавшую его лицо, и стал пристально разглядывать мертвое тело.
Прошло несколько минут, прежде чем он оторвался от него.
Но когда Холмс отошел, по лицу его нельзя было прочесть, решительно ничего.
Между тем пришло духовенство, и началась обычная в таких случаях служба.
Уныло завывал дьячок. Монотонным голосом произносил слова священник, и все делалось словно фабричная работа, не спеша, определенно и соразмерно какому-то таинственному такту.
Мало заинтересованные священной службой, мы стояли, каждый погруженный в свои думы.
По окончании панихиды мы вышли в сад, окружавший усадьбу, чтобы немного проветриться.
Этот сад, занимавший более 10 гектаров земли и весь усаженный фруктовыми деревьями, был поистине великолепен. Там и сям разбросанные клумбы пестрели самыми разнообразными цветами, дорожки были тщательно усыпаны желтым песком, и стройные фигуры статуй довершали убранство этого чисто барского сада.
Молча бродили мы по аллеям, не разговаривая друг с другом, и по сосредоточенному лицу Шерлока Холмса я видел, что какая-то тайная дума гвоздем сидит в его голове.
Спустя полчаса к нам вышел Борис Николаевич.
После панихиды он, казалось, повеселел.
— Надеюсь, вы не откажетесь присутствовать сегодня на похоронах моего дяди, — любезно предложил он нам. — Мы не намерены особенно задерживаться с ними, тем более что здесь нет женщин. Я не особенно сентиментален и всегда стою против того, чтобы покойник долго оставался в жилом помещении.
— И вы совершенно правы, — произнес Холмс. — Присутствие покойника в доме производит какое-то гнетущее впечатление на все окружающее, и что касается нас, англичан, мы всегда стараемся убрать тело в место вечного успокоения возможно скорее.
— Но теперь вы, конечно, простите меня, что я оставляю вас одних, — извинился Карцев. — Вы сами, должны понимать, что все обязанности по похоронам лежат исключительно на мне.
— О, да, конечно, — кивнул головой Шерлок Холмс. — Мы побудем здесь, пока этого требуют ваши обязанности, и я очень бы просил вас поменьше беспокоиться о нас.
Вежливо поклонившись нам, Борис Николаевич вышел из сада, что же касается нас, то мы продолжали нашу бесцельную прогулку.
Так прошло еще несколько часов.
Было около двух часов дня, когда Борис Николаевич снова подошел к нам и заявил, что через четверть часа начнется вынос тела.
Вслед за ним мы вошли в дом.
При нас покойника подняли на полотенце, и в сопровождении священнослужителей и хора печальная процессия двинулась к сельскому кладбищу.
Я не стану описывать всех подробностей похорон, так как вряд ли кому бы то ни было они не известны.
Тело было перенесено на кладбище при печальных звуках погребального пения и под рыдания хора опущено в землю.
Тяжелые комья сырой земли глухо ударились о крышку гроба, и вскоре доски последнего навсегда исчезли под землей.
Сырая земля все сыпалась и сыпалась. Когда она образовала неправильную кучу на поверхности, то под ловкими руками могильщиков сформировалась в обыкновенную могильную насыпь.
Последний аккорд погребальной песни прозвучал в воздухе, и все провожавшие мирно поплелись домой, почему-то шепотом вспоминая покойника.
Возвратился и я вместе с Шерлоком Холмсом.
В столовой уже был накрыт стол, и Борис Николаевич, все время сохранявший на лице печальное выражение, пригласил провожавших к столу.
Как водится на всех погребальных обедах, лица присутствующих, имевшие сначала удрученный вид, под влиянием вина постепенно смягчились, становясь веселее, и поминальный обед вскоре чуть не принял характер веселой пирушки.
Вероятно было около 7 часов, потому что солнце уже садилось, когда приезжие гости и духовенство встали из-за стола.
Вместе с тем к Холмсу подошел и Борис Николаевич.
— Теперь я свободен, — произнес он. — И если вы хотите, мы можем отправиться ко мне все вместе.
— Я готов, — ответил Шерлок Холмс. — Признаться, не вижу особенных причин, чтобы долго оставаться здесь. Все, что мне удалось открыть в спальне покойного, мало касается этих мест, и, отдохнув у вас, мы все равно должны выехать обратно в Москву, где я в скором времени надеюсь напасть на верный след.
Само собою разумеется, что сборы наши были недолги.
Подождав, пока Борис Николаевич отдаст последнее распоряжение, мы вместе с ним вышли на улицу и сели в элегантное ландо, запряженное тройкой, которое уже стояло у подъезда.
Между тем солнце совершенно село.
Сытые помещичьи кони, ободренные вечерней прохладой, поднялись с места, и экипаж быстро покатил по мягкой проселочной дороге.
До имения Бориса Николаевича было не более 7 верст.
Сначала дорога шла открытым полем, на котором темным морем колыхались колосья ржи. Потом она пошла лесом.
Это был густой еловый лес, давно не рубленый и, видимо, сберегаемый с давних пор покойным Карцевым.
Извиваясь то вправо, то влево, дорога шла среди этой угрюмой гущи, освещаемая лишь клочком неба, на котором искрились и играли мириады звезд.
Не знаю, как на кого, но на меня эта дорога производила впечатление чего-то таинственного и подавляла меня своею мрачностью.
И правда, проехав версты две с половиною, мы не встретили ни одного живого существа.
Было что-то странное в этом безлюдьи и безмолвии большого проселочного тракта, соединявшего имение дядюшки с имением племянника.
Я не мог утерпеть, чтобы не высказать своих мыслей сидевшему рядом с нами Карцеву.
— Напрасно вы удивляетесь этому, — ответил он, пожимая плечами. — Эта дорога соединяет прямым путем мою усадьбу с дядиной, и крестьянам с давних пор запрещено ездить по ней.