Выбрать главу

Юрий бросил в урну окурок, выкинул туда же смятую сигаретную пачку и вошел в вестибюль. Дежурная — другая, не та, что сидела за стойкой вечером, — бросила на него осторожный взгляд, полный жгучего любопытства. Естественно, она была в курсе — сменщица наверняка поделилась с ней новостями, сильно их при этом приукрасив. «Да, надо сваливать отсюда, и поскорее», — подумал Юрий.

Не глядя на дежурную, он прошел мимо нее к лестнице, поднялся к себе в номер и быстро собрал вещи, кое-как распихав их по сумкам. Собирая сумку Ники, он обратил внимание на то, что ее кошелька нигде нет. Значит, покидая номер, она взяла деньги с собой. Деньги и телефон взяла, а вот вещи почему-то оставила… Неужели так спешила? Или просто боялась передумать? Да, пожалуй, так… Просто взяла и отрубила все ненужное одним махом — и сумку с надоевшими тряпками, и Юрия Филатова с его прогулкой в стиле кантри… А почему бы и нет? Недаром же она все время хмурилась, поминутно задумывалась о чем-то! И недаром — ох, недаром! — стоя на пороге гостиницы, так долго смотрела на запыленную темно-синюю «Субару». И паспорта у нее при себе не оказалось явно неспроста. То есть паспорт у нее наверняка все время был с собой. В самом деле, кем это надо быть, чтобы, отправляясь путешествовать, не взять с собой никаких документов? Не по Швейцарии ведь путешествие — по России! Так что паспорт у Ники, наверное, был, просто она не захотела его показывать. Видимо, решение вернуться в Москву созрело уже тогда. Ей всего-то и оставалось, что сказать администраторше за стойкой какую-нибудь колкость, и тогда их с Юрием с треском выставили бы из гостиницы. Она бы уговорила своего спутника вернуться в город, а там просто исчезла бы навсегда — в Москве это совсем нетрудно. Но тут вмешался этот пьяница со своим сердечным приступом, администраторша смягчилась, пустила их ночевать, и Нике пришлось срочно принимать решение: бежать в Москву тайком или продолжать путешествие, в котором она к тому времени не видела ни смысла, ни удовольствия…

Юрий опустился в кресло, закурил. Пока он отсутствовал, пепельницу успели снова отмыть до скрипа, но он отчетливо помнил два испачканных губной помадой бычка, которые лежали здесь, когда он вернулся из душа. Пожалуй, теперь он понимал, откуда они взялись. Наверное, Ника, так же как и он сейчас, сидела в кресле, курила, нервничала и размышляла… Решалась. А потом решилась, встала из кресла, рассовала по карманам самое необходимое — деньги, сигареты и телефон — и, не оглядываясь, вышла из номера, чтобы поскорее добраться до своего Саши, который, видимо, запал ей в душу куда глубже, чем она признавалась. А на стоянке, уже договорившись с водителем синей «Субару», уже держась, наверное, за открытую дверцу, решила вдруг, что уехать, не прощаясь, будет жестоко по отношению к Юрию, и набрала его номер. А потом, когда Юрий не ответил, с размаху кинула телефон, села в машину и уехала…

А может быть, капитан прав, и Ника действительно обронила телефон, даже не заметив этого. И вовсе не обязательно, чтобы по телефону проехалось колесо той самой машины, на которой она укатила в Москву, — уж очень кинематографическая получалась картинка. В жизни так не бывает. Телефон мог разбиться при падении, а мог просто попасть под ноги одному из местных алкашей, который заметил его только тогда, когда растоптал. Вот матерился, наверное…

Он прикурил новую сигарету от предыдущей, сунул окурок в пепельницу. Горничная, наводившая здесь порядок в его отсутствие, закрыла форточку, и табачный дым, клубясь, расползался по комнате, стремясь заполнить весь ее объем. Юрий не стал подниматься, чтобы проветрить помещение. За окном ветер раскачивал ветви деревьев сквера, где торчал дурацкий постамент, служивший отличным памятником последним двум десятилетиям российской истории. Глядя на эти качающиеся ветви, Юрий вдруг подумал, что, кажется, опять свалял дурака. В конце концов, почему он решил, что Ника сбежала? Откуда эта презумпция виновности? Почему, черт возьми, что бы ни случилось, в голову первым делом приходит самое плохое? Нет, прав был тот мент с кислой физиономией, что не согласился поднимать на ноги ГАИ и ППС! Тысячу раз прав. Ведь Нике могли позвонить из Москвы и сообщить что-то, что заставило ее, не медля ни минуты, броситься туда. Например, что кто-нибудь тяжело заболел или попал под машину и лежит при смерти в институте Склифосовского… Почему бы и нет? Ведь есть же у нее, наверное, какие-то родственники, знакомые, друзья, не имеющие никакого отношения ни к Юрию Филатову, ни к длинноволосому психопату Саше! Наверняка есть! И с кем-то из них, очевидно, случилось что-то очень скверное — что-то, потребовавшее присутствия Ники в Москве. Отсюда и спешка, и разбросанные по кровати, забытые вещи, и этот странный звонок, и даже разбитый телефон…

Она могла бы написать записку, но Юрий по собственному опыту знал, что это получается далеко не всегда. У него самого, например, вечно не оказывалось под рукой ни бумаги, ни ручки, когда требовалось нацарапать кому-нибудь пару строк. Да и времени на какие-то записки у нее, наверное, не было… Возможно, она рассчитывала передать что-нибудь Юрию через дежурную по этажу или через администратора, но ни той, ни другой на месте не оказалось. Вот она и умчалась, не поставив его в известность и впопыхах расколотив телефон. Может, сама же и наступила, как знать…

Юрию пришло в голову, что, раз уж Ника так торопилась, она могла бы просто постучаться в дверь душевой, сказать ему, что надо срочно ехать, и дождаться, пока он натянет штаны. Сборы отняли бы минут пять, от силы десять. Почему она этого не сделала? Возможно, не знала, как он отреагирует, а может быть, причина отъезда была не из тех, которыми принято делиться с посторонними людьми. Может быть, — тут Юрию снова пришел на ум его недавний собеседник, капитан милиции, — может быть, кто-то из ее родственников и впрямь сбежал из психушки, а то и натворил чего-нибудь в припадке буйства. Или просто кого-нибудь убил в пьяной драке… Да мало ли что! Жизнь полна неожиданностей. Скорее всего, в Москве все разъяснится. Ника позвонит или придет прямо к нему домой и все подробно, обстоятельно объяснит. А Юрий поверит, потому что верит людям всегда, пока не убедится, что они лгут. Сто раз ему доказывали, что это неправильно, сто раз он убеждался в этом на собственном горьком опыте, но, видно, прав был один его давний знакомый, утверждая, что гены пальцем не раздавишь…

Он решительно погасил сигарету, встал, в минуту закончил сборы, взял обе сумки в одну руку и легко сбежал по лестнице в вестибюль. Здесь, не вступая в пространные разговоры, он расплатился за номер, забрал свой паспорт, попрощался с администратором и вышел. Вокруг колес джипа ветер намел миниатюрные барханчики песка пополам с мелким мусором; остатки разбитого телефона куда-то исчезли, на асфальте валялась лишь пара острых пластмассовых осколков — мелких, почти незаметных. Юрий отпер машину, забросил сумки на заднее сиденье и сел за руль, старательно отгоняя мысль о том, что вот эти три или четыре обломка пластика и есть все, что осталось от Ники.

* * *

Неслышно клокоча мощным движком, джип медленно прокатился по двум разбитым, бугристым, засохшим до каменной твердости колеям, которые в здешних краях называли улицей, съехал на поросшую дерном площадку перед домом и остановился. Юрий выключил мотор, затянул ручной тормоз, воткнул для надежности первую передачу и вылез из машины.

Дом стоял на самом краю дачного поселка, на спускавшемся к заливному лугу косогоре, который сразу за баней круто обрывался вниз. Обрыв густо зарос орешником, лещиной и прочей лиственной дрянью, совершенно непролазной и, по слухам, ежегодно приносившей отменный урожай клещей. Это было все, что осталось от росшего когда-то леса; внизу, на заливном лугу, округлыми серебристо-зелеными купами рос ивняк, а еще дальше виднелась полоска леса на том берегу речки. Сама речка, узкая, быстротечная и холодная даже в тридцатиградусную жару, пряталась под обрывистым берегом, и отсюда, с дороги, разглядеть ее было невозможно.

Сам дом представлял собой сравнительно новое и весьма нелепое с виду бревенчатое сооружение на чересчур высоком и очень неаккуратном бетонном фундаменте. Юрий бывал здесь уже трижды или четырежды, но никак не мог запомнить конфигурацию крыши этого архитектурного дива или хотя бы сосчитать, сколько в нем комнат. Вообще-то, дом был невелик, но строился явно безо всякого плана, как бог на душу положит, и оттого производил довольно странное впечатление — как снаружи, так и внутри.