У Юрия вдруг возникло ощущение, что за ним следят. Показалось, что в квартире он не один и что тот, второй, уже некоторое время стоит у него за спиной, медленно занося для удара остро отточенное лезвие. Он резко обернулся, но позади, разумеется, никого не было.
Тогда Филатов перевел дыхание, вытер о штанину мокрый указательный палец и встал, поморщившись от хруста в коленях, показавшегося ему громким, как ружейный залп.
Осторожно ступая, он вошел в спальню. От смешанного запаха духов из разбитых флаконов и протухшей воды из перевернутой вазы к горлу подкатывал тугой комок. Юрий передвигался, не отрывая подошвы от пола, расталкивая носками хрупкую мелочь, которой был усеян пол. Меньше всего ему хотелось растоптать какую-нибудь губную помаду, чтобы красные отпечатки протянулись за ним до самой автомобильной стоянки во дворе. Мысль о красных отпечатках разбудила дремавшее воображение, да и запашок, которым тянуло от грязноватой лужи на паркете, неприятно напоминал то, как пахли припорошенные кирпичной пылью неубранные трупы в развалинах Грозного. Поэтому Юрий испытал огромное облегчение, не обнаружив в спальне ничего, кроме разбросанных, перевернутых вещей и разоренной кровати. Он даже заглянул в шкаф, осторожно посветив себе зажигалкой, но там тоже не было ничего, кроме варварски перевернутых тряпок — одежды, белья, каких-то полотенец…
Отступив на шаг от шкафа, он вздрогнул и присел на полусогнутых, готовых к прыжку ногах, потому что краем глаза заметил слева от себя какую-то темную, рослую фигуру, призрачно освещенную отблесками уличного фонаря. Он ожидал удара, струи слезоточивого газа и даже выстрела, однако ничего подобного не последовало, и спустя долю секунды Юрий расслабился, сообразив, что темная фигура была всего-навсего его собственным отражением в висевшем на стене зеркале.
— Это Петя Иванов, — пробормотал Юрий, которому, как всегда некстати, пришло на ум подходящее к случаю детское стихотворение — на этот раз, кажется, Самуила Яковлевича Маршака. — Испугался он штанов. Испугался он Яги — старой, ржавой кочерги… «Нет, — сказал он, — я не трус. Темноты я не боюсь!»
Бормоча эту рифмованную чепуху, Юрий подошел поближе к зеркалу. Да, ему не почудилось: большое, почти в полный рост, зеркало по диагонали пересекала сделанная огромными косыми буквами надпись, которая коротко, но очень красноречиво гласила: «СУКА!» В темноте буквы казались черными; чтобы проверить свою догадку, Юрий снова чиркнул зажигалкой и поднес ее к самому стеклу. В пляшущем оранжевом свете буквы выглядели рельефными и отливали красным; приблизив лицо к зеркалу, Юрий втянул ноздрями воздух и уловил аромат губной помады.
Он погасил зажигалку, зажмурился и немного постоял так, давая глазам заново привыкнуть к темноте. Все, что он видел в этой квартире, ему совсем не нравилось, но Юрий был рад, что рискнул проникнуть сюда, потому что не любил неопределенность. Правда, полной определенности не было и сейчас, но он, по крайней мере, понял, что не напрасно ввязался в эту историю: с Никой произошла какая-то неприятность — судя по тому, что он видел вокруг, крупная.
Тут ему пришло в голову, что весь этот разгром мог быть частью инсценировки, задуманной и осуществленной с непонятной целью самой Никой. Наскоро обдумав это предположение, Юрий пришел к выводу, что это ничего не меняет: даже если Ника сама устроила в своей квартире этот дикий бардак и сама же сделала нелицеприятную надпись, все это предназначалось не для него. Для кого? Ответ на этот вопрос казался очевидным. Для кого-то, кто знал, где она живет, у кого были веские причины ее разыскивать и кто имел свободный доступ в квартиру.
Впрочем, такая версия казалась Юрию достаточно шаткой. Все-таки дело происходило не в американском фильме. Представлялось очень сомнительным, чтобы молоденькая медсестричка, даже опасаясь за свою жизнь, так решительно бросила, уничтожила, растоптала все, что имела, и подалась в бега, не имея ни опыта, ни достаточного количества денег для подпольного существования. Старуха соседка ее не видела; правда, она не видела и того, кто устроил в квартире этот разгром, напоминавший следы торопливого обыска. Казалось маловероятным, чтобы молодая напуганная девушка отважилась вернуться туда, где ее станут искать в первую очередь, только для того, чтобы инсценировать какой-то дурацкий налет на свое жилище. Для этого нужно было быть опытным, хладнокровным бойцом, действующим по четко продуманному плану. Юрий попытался поставить себя на ее место, представить себе, что это за план, требующий подобных действий, но у него ничего не получилось: сколько он ни думал, ему все равно казалось, что, если за тобой охотятся, инсценировать погром в собственной квартире незачем — его прекрасно устроят и без тебя.
«Что ж, — решил он, поворачиваясь к зеркалу спиной, — эта версия с самого начала казалась притянутой за уши. Наверное, если бы меня немного реже обманывали те, кому я доверяю, эта версия, даже не пришла бы мне в голову. Вот уж действительно, обжегшись на молоке, на воду дуешь…»
Однако если квартиру перевернула вверх дном не Ника, приходилось признать, что с ней действительно случилось что-то очень скверное. Уже случилось, а может быть, должно было случиться в ближайшее время. Юрий вспомнил, как странно девушка вела себя в гостинице. Теперь, когда прошло четверо суток, ему казалось очевидным, что в какой-то момент у Ники пропало всякое желание останавливаться на ночлег. Она помедлила, прежде чем войти в вестибюль, а потом разыграла эту нелепую сцену с забытым паспортом. Если бы не перепившийся кавказец с его сердечным приступом, их, несомненно, завернули бы на все четыре стороны. Возможно, тогда ничего не произошло бы и они с Никой сейчас сидели бы у Юрия дома, пили шампанское или медицинский спирт и смотрели бы телевизор. Даже если по телевизору показывают отборную чушь, смотреть его вдвоем легче, чем одному, — по крайней мере, есть с кем обсудить увиденное, пусть даже оно и не заслуживает обсуждения.
Юрий вышел в прихожую, аккуратно перешагнув растекшуюся по полу вонючую лужу. Засохшие черные стебли, лежавшие в ней, наверняка были подарены Нике еще литератором Сашей. Сейчас Юрий многое бы отдал за то, чтобы познакомиться с этим типом поближе. Что бы он ни думал, какие бы версии ни строил, в глубине души Филатов почти не сомневался, что исчезновение Ники и то, в каком состоянии пребывала ее квартира, — дело рук длинноволосого графомана, окончательно соскочившего с резьбы на почве творческих и личных неудач. Непонятно было только, что он тут искал. А может, он и не искал ничего, а просто отводил душу: перевернул все, что мог, попортил все и написал короткое ругательство — хорошо еще, что помадой на зеркале, а не кровью на стене…
Хотя насчет крови тоже не все было ясно. Пока что Юрий осмотрел только прихожую и спальню, а то, что он искал — искал и боялся найти, — могло обнаружиться где-нибудь еще. В гостиной, например, или на кухне, или даже в ванной…
Он немного постоял в прихожей, озираясь по сторонам и борясь с желанием выкурить сигарету, чтобы хоть немного оттянуть дальнейший осмотр квартиры. Потом, спохватившись, достал зажигалку, высек огонь и сделал то, что ему следовало сделать с самого начала — осмотрел замок. Замок выглядел неповрежденным, и Юрий вспомнил, что, разглядывая дверь снаружи, тоже не заметил ничего подозрительного.
Он переступил с ноги на ногу, и под вытертым ковром предательски взвизгнула половица. Юрий замер, стараясь не дышать. Волосы у него на затылке шевельнулись, как от порыва холодного сквозняка, мускулы окаменели. Скрип, который он только что услышал, был ему знаком. Точно такой же звук донесся до него, когда он стоял на лестничной площадке и звонил в дверь.