— Опыт есть, — вздохнув, согласился я. А фули было делать? — И все-таки дополнительное напряжение. Мне его и в Товариществе хватает. Вот типографщики опять забастовали, вернули из набора «Вечного Жида» ибанцы… А еще названным братом меня величают… Я ведь к ним со всею душой…
— Степана Ивановича мы возьмем на себя, — уверенно сказал Гитлер. — Ваш Король — всего лишь человек, да еще и родом из Западной Украины, вроде как иностранец в России, если судить по дерьмократической раскладке. В основе Король — человек хороший… Вы еще крепко подружитесь с ним, обещаю.
А с напряжением вопрос решим, найдем вам помощника помоложе. Как вы насчет собственного двойника? Образца, скажем, шестьдесят восьмого года…
Когда он возник в нижнем буфере Центрального дома литераторов, я сидел в компании Димы Королева, заместителя моего по идеологическим вопросам, Владимира Успенского, автора романа «Тайный советник вождя», а также литературного корифея и историка Вадима Кожинова.
С последним я встречался впервые, хотя много слыхал об этой своеобразной личности, заочно проникнувшись к нему искренней симпатией. Сейчас он читал мои романы «Вторжение» и «Мясной Бор», но чтения не закончил, и потому разговор наш имел предварительный характер, вроде как для первого знакомства.
Успенский принес мне знаменитый роман о Сталине, отдаривал за «Вторжение», роман я вручил ему, когда встретились 12 апреля на восстановительном собрании писателей-коммунистов.
В двойнике узнал себя сразу.
Немного забавно было наблюдать, как тот Станислав Гагарин, стараясь скрыть естественную растерянность, обводил глазами сидевших за столиками обитателей Писдома.
От фюрера я знал, что двойник был создан десятого апреля, и вот уже более двух недель обитает в Москве, предоставленный самому себе с тем, чтобы самостоятельно понять произошедшее с Россией. Но сегодняшним утром, когда мы шли с немецким вождем до Перхушкова, где я садился на электричку, фюрер сказал мне, что двойнику внушат придти в Писательский дом. Там и состоится, так сказать, историческая встреча.
Мы встретились глазами, и я улыбнулся Стасу Гагарину из шестьдесят восьмого года.
Не раз и не два, сталкиваясь с бестолковостью, относительной, конечно, собственных замов, я восклицал в сердцах:
— Размножиться мне, что ли! Настругать бы пяток Гагариных и разбросать по горячим точкам издательского фронта…
И Бог, как говорится, услышал мои молитвы! Вот он, свежеиспеченный помощник, его пока еще неизвестно для каких целей прислали мне из прошлого Зодчие Мира. Уж не сам ли Вечный Жид постарался?
Сможет ли молодой Стас Гагарин защитить меня от щедро сыплющихся на меня ударов?
Резиновая дубинка опустилась на мой затылок, я не видел этого, ибо вцепился в рукав державшего металлический прут примкнувшего к нам провокатора, пытался вырвать из его руки оружие и не заметил, как сзади налетели крутые омоновцы.
Стас Гагарин метнулся наперерез, вытолкнул меня из-под удара, и дубинка чувствительно приложилась к его левому плечу. Правой же рукой он успел двинуть провокатора в челюсть, и тот мешком рухнул на асфальтовое покрытие дворовой дорожки.
Металлический прут провокатор в спортивном костюме выронил. Тот покатился по дорожке, Стас подхватил прут и принял было оборонительную позу, угрожая подбежавшим омоновцам, но случившийся рядом фюрер крикнул, чтобы Стас немедленно выбросил железяку.
Сам Гитлер встал между молодцами в касках и нами, предупредительно поднял руку.
— Назад! — крикнул вождь. — Это мои люди… Я отвечаю за них!
Камуфлированная одежда Гитлера, его надвинутая по самые брови десантная шапка смутили омоновцев. Но крайний лужковский ландскнехт не сумел задержать порыва и сунулся Гитлеру в руки.
Далее случилось нечто фантастическое.
Адольф Алоисович одной рукой схватил омоновца, буквально взмыл его в воздух, покрутил над головой и швырнул пятипудовое, не меньше, тело в остановившихся изумленно его сообщников.
Пока они с трудом приходили в себя и неловко поднимались на ноги, фюрер медленно и наставительно, отчеканивая слова, приказал:
— На улицу больше не выходить! Дворами пробирайтесь в казармы! По дороге никаких действий не предпринимать! Марш-марш! Ясно?
— Так точно, — пробормотал за всех верзила-сержант, пятясь, отошел с товарищами на десяток шагов и только тогда восхищенно пробормотал:
— Ну дает мужик… Чистый Гитлер!
Через подворотню мы вернулись на Ленинский проспект, с которого неслись дикие крики избиваемых демонстрантов.