Встретив в тексте слово «мошенничество», я в который раз вспомнил, что в переводе на украинский язык это слово звучит как «шахрайство», а «шахрай» — переводится на русский язык как мошенник. Неужели об этом не знают оппозиционные газеты? А что думают хохлы, когда имеют дело с госдеятелем, обладающим фамилией Мошенник? А кто призывал его на подобного рода деятельность, они знали?
Впрочем, в расейском театре абсурда возможно любое шахрайство.
Наши журналисты слишком воспитаны и благородны, чтобы использовать, мягко говоря, подозрительное значение фамилии, которую носит весьма подозрительный в собственных действиях вице-премьер.
Далее Адольф Алоисович с негодованием пишет:
«Надо видеть эту низкую еврейскую манеру: сразу же, как по мановению волшебной палочки начинают поливать честного человека грязью из сотен и тысяч ведер; нет той самой низкой клеветы, которая не обрушилась бы на голову ни в чем неповинной жертвы; надо ближе ознакомиться с таким методом покушения на политическую честь противника, чтобы убедиться в том, насколько опасны эти негодяи прессы.
Для этих разбойников печати нет ничего такого, чтобы не годилось бы как средство к его грязной цели».
Германский фюрер пишет так о журналистах Вены накануне Первой мировой войны. Что бы он написал о наших плюралистах из «Московских новостей», «Собеседника», «Курантов», «Литгаза», «Московского, с позволения сказать, комсомольца» и совсем уже бульварных «Скандалов», «Еще» и «Частной жизни»?
Я хотел ограничиться приведенной выше цитатой, но Адольф Алоисович так современен в собственном негодовании по поводу панельных представителей второй древнейшей профессии, что я не удержался и выписал еще один кусок, тем более, сочинение фюрера есть далеко не у всех соотечественников моих…
«Они постараются проникнуть в самые интимные семейные обстоятельства и не успокоятся до тех пор, пока в собственных гнусных поисках не найдут какой-нибудь мелочи, которую они раздуют в тысячу крат и используют для того, чтобы нанести удар несчастной жертве.
А если, несмотря на все изыскания, не найдут ни в общественной, ни в частной жизни противника ничего такого, что можно было бы использовать, тогда эти негодяи прибегнут к простой выдумке.
И они при этом твердо убеждены, что, если даже последуют тысячи опровержений, все равно кое-что останется. От простого повторения что-нибудь да прилипнет к жертве.
При этом такие мерзавцы никогда не действуют так, чтобы их мотивы было легко понять и разоблачить.
Боже упаси! Они всегда напустят на себя серьезность и «объективность». Они будут болтать о журналистской «чести», в особенности если получат возможность выступать на заседаниях съездов и конгрессов, т. е. будут иметь возможность воспользоваться теми поводами, вокруг которых эти насекомые — эти мандавошки: уточнил Станислав Гагарин — собираются в особенно большом числе.
Именно эти негодяи более чем на две трети формируют так называемое «общественное мнение». Из этой именно грязной пены потом выходит парламентская Афродита».
Так писал Адольф Гитлер в 1925 году. Я прочитал его оценку свободной прессы Геннадию и Людмиле, и родичи мои сокрушенно качали головами, приговаривая: «Один к одному про нас написано…»
Конспектировать «Майн Кампф» дело неблагодарное… Целые абзацы так и просятся, чтобы их переписали… Что делать? Я и так уже стараюсь обратить внимание моих читателей только на самое-самое.
Одни рассуждения Гитлера о вопиющей безответственности правительства в парламентской демократии чего стоят!
«Все знают, что бюллетени подаются избирательной массой, которую можно подозревать в чем угодно, только не в избытке ума».
— Вообще, — говорит Гитлер, — трудно найти достаточно резкого слова, чтобы заклеймить ту нелепость, будто гении рождаются из всеобщих выборов… Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем великий человек будет открыт путем выборов.
В разговоре со мной Гитлер постоянно ссылается на политику искоренения немецкого начала в империи Габсбургов, которая привела к гибели Австро-Венгрии.
— История повторяется, — вздохнул Адольф Алоисович. — Теперь на территории Великого Союза, наследника Российской империи, пытаются искоренить русское начало. Но условия сейчас другие. На пятьдесят миллионов подданных Габсбургов было десять миллионов немцев, всего лишь пятая часть. В Российской Федерации русские составляют шесть седьмых, подавляющее большинство…