В руках они держали короткие автоматы.
Один из морпехов вскинул оружие и собирался открыть огонь по удаляющемуся автомобилю, но старший в этой троице крикнул:
— Отставить!
Быстрым и ловким движением он освободил руку Стаса Гагарина от металлического кольца, проверил — насколько штурман в порядке, потом поворотился к спортсмену, так хватко владевшему приемами каратэ и сказал:
— Чуть-чуть не успели прикрыть тебя и товарища. Ты уж прости нас, олухов, Вера…
Раздался звонкий хлопок, и осколки внешнего стекла со звоном осыпались во внутреннее межоконное пространство.
— Привет от Кравчука! — воскликнул тоже ошеломленный, но сохранявший обладание Станислав Гагарин.
Он видел, как испугалась Вера Васильевна, и старался обратить этот случай в шутку.
Хотя — ни хрена себе шутка!
О подобных вещах слыхать мне доводилось и раньше, видел и битые окна электричек, но чтобы так, неожиданно, на подходе к станции Зворичи ахнуло стекло в купе спального вагона, в котором мы с Верой мчались в Западную Украину… Подобного в житейской практике у нас еще не было, и некая обалделость наша извинительна вполне.
Да ежели учесть, что минувшую ночь горланили песни пьяные соседи в вагоне, то начальные впечатления от затеянной в Хохляндию поездки были не из радужных вовсе. Правда, козлы с песнями выбрались из вагона в Киеве, и стекол неизвестные злоумышленники больше не били, и в пять утра местного времени следующих суток мы оказались в надежных руках Кириллова и — надеюсь! — еще в более надежных генерала Мотринца, облаченного на случай раннего утра в спортивный наряд, оказывается, в эти часы он регулярно бегает по Иезуитскому парку.
Заскочили к Юрию Кириллову на Стрыйскую вулицу, представились его жене, перекусили, генерал подался на службу, а сами на белой волге с Петром-водителем за рулем поскакали в южном направлении на Трускавец.
Известный курорт впечатления на меня поначалу не произвел.
Конечно, воды, открытые Федором Торосевичем более чем полтора века назад и названные им в честь дочерей Марией, Юзей и Нафтусей, были безупречны, и в целебности их ни я, ни Вера не усомнились, тотчас же, бросив вещи в санатории «Трускавец» устремились к курзалу — огромной поилке для тысяч и тысяч обитателей, оздоровляющей людей четырех десятков санаториев.
Но едва осмотрелись, то поразились духу запустения, провинциальности, местечковой серости, которая отличала всемирно известную здравницу.
Наш санаторий принадлежал прежде КГБ Великого Союза, а ныне был присвоен до себе службой безопасности гетьмана Кравчука. Присвоить-то присвоили, а содержать — пустая мотня оказалась у незалежной беспеки, купонiв немае, про москальские же рубли и вовсе позабували…
Главный врач — Владимир Константинович Крестовников — оказался русским, излил душу перед соотечественниками.
Киевская самостийность проявилась лишь в том, что заставили сменить все вывески, медицинские документы, направления на процедуры, врачебные предписания и анализы принялись писать только на лучшей в мире украинской мове, и по каждому доносу сотрудников на главврача высылали комиссию, а то и по две-три сразу, благо желающих побаловаться Нафтусей и похарчиться на шару санаторским провиантом в Киеве хватало.
Гости из инших республик ездить перестали. Был кое-кто из Минска, а вот из России мы оказались первыми в этом году.
Но уже ко второму дню Трускавец пришелся нам по душе. Здесь было зелено и тихо. Не попадались наглые морды нуворишей, мафиози не возникали самодовольно на пути, не было лиц южной национальности, не маячили откормленные физии бравых продавцов в комках, впрочем, и самих комков не встречалось, в магазинах хоть шаром покати.
Подполковник Янковский, трускавецкий главный мент, представил нам собственного зама, Петра Зворецкого, а сам исчез и остается невидимым до сих пор, когда в половине двенадцатого воскресного позднего утра шестого июня на день Святой Троицы я пишу эти строки в сто шестом номере санатория малороссийских чекистов «Трускавец».
Утром Петро Степаныч забегал до нас, сказал, что вчера он известил Николая Юсова о благополучном нашем прибытии на Верховину, а генерал, дескать, прибудет из Львова в половине первого, он же, Зворецкий, направился к особому Источнику иных минеральных вод, где будет готовить костер и прочий лесной карпатский уют, западенский комфорт и гарну ижу, то бишь хорошо выпить и закусить.