Ребенок переживает разочарование в словах. Жизнь становится богаче на одну потерю.
Идем с ней рука в руке по границе солнца и тени. Она по солнцу, а я в тени. Беспрерывно, ежесекундно задает мне вопросы. Она — один, постоянный вопрос для меня.
Но я и сама полна вопросов, только я молчу, потому что мои вопросы некому задавать.
Ответы меняются, а вопросы остаются. Верю вопросам.
Возвращение в прошлое для меня не поиски готовых ответов, но вечных вопросов. Древнее искусство Вьетнама живет, потому что отбрасывает категорические, ограниченные ответы и углубляется в загадки, в тайные корни бытия.
Нгуен ведет меня к знаменитой пещерной пагоде в Нинь-бине. В течение целого дня я его не вижу: обходы подземных убежищ для типографии, подготовка нелегальной борьбы в случае, ежели американцы вторгнутся в эту провинцию. Лишь к вечеру, успокоенный плодотворными деяниями дня и высоким духом людей, он может отдохнуть и насладиться искусством.
Напоминает мне, что когда-то в далеком прошлом Вьетнам был художественной мастерской Востока. Здесь создавались шедевры, которые отправляли по трудным дорогам джунглей или по морю в Индию, Бирму, Китай и в другие страны. Пагоды, по существу, выставочные залы древней скульптуры и архитектуры. Они поражают разнообразием форм и оригинальных пластических принципов, вложенных в них. Пагоды не строились по шаблону. Каждая неповторима.
Изумительная пагода Мот Кот в центре Ханоя сооружена вокруг одной-единственной круглой колонны посреди маленького озера. У нее форма лотоса. Легенда рассказывает о короле Ли Тхай Тоне. Король Ли Тхай Тон долго не имел наследника. Однажды ему явилось во сне буддийское божество Куан Ам (Авалокитешвара), восседающее на лотосе посреди квадратного озера; оно протянуло королю младенца мужского пола. Вскоре у Ли Тхай Тона родился наследник. Тогда он повелел воздвигнуть пагоду наподобие цветка лотоса, растущего посреди квадратного озера. Так в 1049 году возникла прелестная пагода: одноногая, в виде стилизованного цветка лотоса, словно плавающая посреди озера и отражающаяся в нем.
Даже скромная деревенская пагода в провинции Нам-ха оригинальна, вся в старинной деревянной резьбе с потемневшими от времени фигурами, вырезанными терпеливой рукой.
Чтобы укрепить и увековечить свое пребывание во Вьетнаме, французский колониализм пытался привить католицизм. Около бедных бамбуковых хижин, средь деревенек и городов вздымаются пышные католические церкви. Островерхие купола стремятся конкурировать с миниатюрными интимными пагодами. Миловидные мадонны противопоставляются иронически улыбающимся тысячеруким Буддам. «Аз есмь!» — говорит Христос с торжественного амвона. «Я не есть», — шепчет Будда из углов полутемного храма.
Останавливаемся у входа. Завеса из зелени. Нгуен меня ведет глухой травянистой тропинкой. Удивление сильнее, чем от внезапного грома. Пагода под величественным скалистым куполом. В пещере витает эхо молчания. В нишах, в сырой темени расселись уникальные каменные фигурки Будды: веселого, грустного, гневного, мыслящего, беззаботного, растревоженного — больше тридцати настроений, воплощенных в камень. Если присмотреться внимательно, возникает смутная догадка: не приближаются ли самые противоположные состояния и не переливаются ли они одно в другое? Расплакавшийся Будда, не смеется ли он? Засмеявшийся, не плачет ли горькими слезами? Мыслящий, не дремлет ли? Спящий, не мыслит ли напряженно? Безымянный мастер не настаивал на своем, не оставил ответа. Он предоставил тебе самому задавать себе вопросы, направленные внутрь тебя самого. А когда отойдешь и посмотришь на фигурки издали, встаешь перед новой загадкой: не сливаются ли все настроения и не разделяются ли на два единственных — на наслаждение и на ужас? И в конце концов не сливаются ли в одну и эти две крайности, и тогда все это называется — жизнь.
Вьетнам, бывшая мастерская древнего искусства Востока, сегодня превращен в опытное поле завтрашней войны.
Каждый вечер дома перед тем, как нам ложиться, наступает минута инквизиции. Вооружившись стеклянной палочкой, подхожу к ребенку. Его взгляд вспыхивает и ненавидит меня. Сначала окунаю палочку в лекарство и впиваюсь в один глаз, потом в другой.
Врач объясняет, что возможна слепота, если не лечить глаза таким способом.
Теперь, задним числом, я вспоминаю фрагменты вьетнамских дорог, мимо которых проезжала, не обращая особенного внимания, вернее, мимо которых проезжала с верхоглядством невежды.
Раскрасневшиеся, воспаленные глаза, распухшие веки, багровые ячмени. Дети, все время трущие свои глаза, словно накусанные комарами.