Джавад не мог пошевелиться. Он был почти в параличе и почти слеп. От сырости тюрьмы он заболел ревматизмом, а от темноты у него ослабело зрение.
Ферох подошел ближе, всмотрелся. Лицо Джавада было желтое, похудевшие руки его были, как палочки, глаза казались подслеповатыми, а под кожей лица выступали кости. На него было страшно смотреть.
Ферох тихонько его окликнул. Джавад поднял голову. Всмотревшись, он узнал Фероха и тихо, сдавленным голосом сказал:
— Для этого-то вы меня к себе на службу взяли? Для этих мучений?
В эту минуту в комнату вошла мать Джавада и поставила перед ним чашку с лекарством. Взгляд ее встретился с взглядом Фероха.
— Нечего сказать, ага, хорошо вы позаботились о моем сыне, — сказала мать.
Что сделалось с Ферохом?
Эти две, полные укора фразы чуть не разбили Фероху сердце. Чем он мог утешить и подкрепить их и себя? Он мог только плакать. И он заплакал. Подняв с грязной подушки голову Джавада, он положил ее к себе на колени. Слезы лились из его глаз.
— Я не виноват. Я старался изо всех сил, но враг был сильнее.
Мать поняла это и больше не терзала ему сердце упреками. Джавад иногда принимался рассказывать, что с ним было. Так прошло около двух часов.
Вдруг взгляд Фероха упал на спину Джавада, и он увидел, что она вся изранена и сочится кровью.
Казалось, последние остатки веры в человечество исчезали из сердца Фероха. Он говорил себе: «Если людям так нравится истреблять и мучить друг друга, с какой стати я и такие, как я, будем против этого бороться? Мы тоже должны идти этим путем и, когда придет время, предать их жестоким мукам».
Странно блестели при этом его глаза. Ферох дал клятву страшной мести.
Простившись и обещав прийти еще, узнать о здоровье Джавада, Ферох пошел домой. Джавад, почти слепой, с больными ногами, едва живой от слабости, не выходил у него из головы, и в безумном гневе против всего мира и против живших в мире людей Ферох всю дорогу думал о мести. К несчастью, мысль его не могла указать ему никакого пути, которым можно было бы достигнуть этой великой цели.
Тотчас же по приходе домой Ферох взял у няньки свой дорожный саквояж и положил туда необходимые вещи: полотенце, щетки и гребень — он решил в этот же вечер ехать в Шимран.
Была осень. Тегеранцы, забирающиеся на лето в Шимран наслаждаться чистым воздухом и прохладной горной водой, уже перебрались из Шимрана в город, и там было почти пустынно.
Ферох зашел ненадолго в чапарханэ к Ахмед-Али-хану сообщить ему радостную весть об освобождении Джавада. Он рассказал и о способе, с помощью которого ему удалось этого достигнуть.
— Отличный способ, — сказал Ахмед-Али-хан. — Что же делать, в этой стране все делается с помощью тоусиэ. Без тоусиэ никто не может ни цен поднять, ни зажилить налога. Но на все это нужны деньги, а без денег об успехе и удаче не мечтай: далеко, как до Марса.
— Теперь, — сказал Ферох, — когда я за Джавада спокоен, я займусь Мэин.
И, сообщив Ахмед-Али-хану все, что узнал от Шекуфэ, Ферох простился с ним и пошел. Но ему нужно было еще заглянуть в дом Р... эд-довлэ.
Он не успел еще сесть, как вошла Эфет. Он не видел ее с того дня, когда приезжал к ней с просьбой простить Али-Эшреф-хана, если тот согласится помочь. Эфет нашла, что Ферох побледнел, что у него запали глаза, и спросила, в чем дело.
— Так, нездоровится, — сказала Эфет.
Эфет, краснея, спросила его, как живет Мэин. Ферох рассказал, что знал, и добавил, что уезжает в Шимран и поэтому зашел повидаться с ней.
— А что с Джавадом? — спросила Эфет.
Ферох сказал ей, что Али-Эшреф-хан не захотел оказать услуги, которой от него ожидали и прибавил, что это лучше.
— Если бы он согласился, мне пришлось бы жалеть об этом: ведь он заслуживает мести.
Посидев минут десять, Ферох простился с Эфет. Эфет хотелось задержать его, побыть с ним хоть час — какое-то внутреннее чувство говорило ей, что теперь она уже не скоро увидит Фероха. Но Ферох не согласился: ему нужно было ехать. Наконец ему удалось вырваться.
На сердце у Эфет было тревожно и смутно, точно она провожала Фероха на войну, где его ждала смерть.
Не в силах оторвать взгляда от его мужественного лица, она проводила его через несколько комнат. Во дворе никого не было, и она могла следить за ним взглядом, пока он не вышел за ворота. Вот он вышел, повернул направо. Сердце Эфет сжалось сильнее прежнего. Две слезы выкатились у нее из глаз.
«Что это? Что со мной?» — спрашивала она себя.
Ферох направился сначала домой. Темнело. Оставалось не больше получаса до заката солнца. Ферох решил ехать вечером, чтобы было меньше шансов с кем-нибудь встретиться в дороге. Дома он захватил свой саквояж, простился с нянькой, сказав, что вернется завтра или послезавтра, и вышел. Он хотел нанять извозчика до Шимрана, но извозчиков возле дома и на соседнем перекрестке не было.