Эфет отвергла предложения многих женихов, искавших ее любви и ее денег. В мыслях у нее не было никого, кроме Фероха.
Как мы знаем, при последней встрече с Ферохом Эфет была крайне встревожена. Бедная девушка чувствовала, что готовится что-то зловещее, но что она могла сделать? Фероху нужно было ехать, и она не могла этому помешать. Когда он ушел, ее тревога еще усилилась. С величайшим трудом ей удалось на несколько часов забыться сном. А утром она не могла получить о нем сведений: она знала, что он уехал в Шимран и должен пробыть там один-два дня.
Когда же прошло три дня и о Ферохе не было ни слуху ни духу, волнение ее дошло до крайней степени. Сердце ее колотилось при мысли, что Ферох находится в объятиях своей возлюбленной, но, когда она представляла себе, что с Ферохом случилось что-нибудь плохое, сердце ее билось еще сильнее.
На третий день она послала в дом Фероха ту служанку, которая уже раз была там, извещая о здоровье Мэин. Каково же было ее волнение, когда служанка сообщила ей, что отец и нянька Фероха сами страшно беспокоятся, так как от него нет никаких известий, несмотря на то, что он сам обещал сообщить о своем местопребывании.
Тревога бедной девушки сменилась глубокой печалью. Слезы застлали ее большие глаза. Уже не минуты, не часы, она проплакала целые сутки. Чуткое сердце Эфет подсказывало ей, что в этот час его окружают непредотвратимые опасности и что он страдает. Но что она могла сделать? Только плакать. А что могли дать слезы?
Она решила просить отца разрешить ей поехать в Шимран на поиски Фероха.
Утром она рассказала все отцу и, получив позволение ехать, на следующий день отправилась туда вместе со служанкой и старым слугой. "Сойдя возле дачи господина Ф... эс-сальтанэ, она устроилась в каком-то садике. Как мы знаем, тогда была осень, и в Шимране уже никто не жил.
Эфет тотчас же велела служанке под каким бы то ни было предлогом пробраться на дачу господина Ф... эс-сальтанэ, чтобы разузнать хоть что-нибудь о Ферохе. Подумав немного, служанка отправилась к даче господина Ф... эс-сальтанэ.
Она слегка выпачкала свою черную чадру и чагчуры в пыли и постучала в ворота. Через несколько минут из ворот выглянул старик-садовник. — Что вам нужно?
— Дяденька, — быстро заговорила она запыхавшимся голосом, — я сама нездешняя, Шимран совсем не знаю. Я у одной ханум служанкой состою. Она сегодня сказала, что поедем в Шимран в гости к одной ханум, к родственнице, на «аш рештэ», и вот лошади у нас очень устали, пролетка доехала только до места возле Таджриша, а наверх решили идти пешком. Проклятые чагчуры так меня измучили, что я села на камень там, под горой, думаю, хоть дух переведу, а потом догоню ханум. Да вот теперь, как за ними ни бежала, не могу их нигде найти. Устала я очень и никого здесь не знаю, пить хочется...
Садовник предложил ей войти.
Прошли садовой дорожкой, затем повернули налево. Показался дачный дом. Служанка Эфет увидела лежавшую на разостланной возле открытого окна постели молодую женщину с распущенными волосами, бледную, с почти неподвижными, глубоко запавшими глазами. У изголовья ее сидела, беседуя с ней, пожилая женщина. Служанка незаметно подошла, поближе и почтительно сказала:
— Салям!
Больная спокойно повернула к ней голову и с улыбкой ответила на ее салям. Тогда другая быстро спросила:
— Что вам от нас нужно?
Служанка Эфет, которую звали Шевкет, хотела ответить, но за нее ответил садовник:
— К нам постучали, я думал, что это пришел тот господин, и пошел скорей открыть, вижу, стоит эта баджи. Госпожу свою она потеряла, одна осталась. Услыхала голоса моих детей и решила, что здесь кто-нибудь есть. Ну, вот пришла помощи просить.
При сообщении, что вместо «того господина» садовник впустил какую-то баджи, лицо больной ханум слегка нахмурилось. Но складка на лбу ее тотчас же разгладилась, и она спросила, приветливо улыбаясь:
— А куда вы направлялись?
Шевкет, которая уже узнала самое главное, что здесь кого-то ждут, сказала себе: «Недурно. Теперь немножко поболтаем и выясним, живет ли он здесь в Шимране и приходит к ним каждый день, или еще до сих пор ни разу не приходил».
И она сказала:
— Моя ханум живет на Хиабане Абасси. А я-то сама казвинская, в Тегеране в первый раз...
И она повторила то, что рассказала садовнику.
Больная ханум вновь улыбнулась.
— Ничего. Ты не грусти. Если ты их не найдешь, я тебя сегодня же отправлю в город.
В это время другая служанка больной поднялась и вышла в другую комнату. Шевкет, вступая по-настоящему в разговор, спросила: