Видя, что Хаджи-ага, прячась за эту невозмутимость, затушевывает правду, Ферох грубо отрезал:
— Хаджи, лицемерие и жульничество в сторону. Меня не проведешь.
Эти слова вывели Хаджи-ага из себя. Воскликнув: «О, пророк!», он закричал:
— Где вера, где совесть? Всякий невежественный желторотый парень может мне, Хаджи, говорить «жульничество и лицемерие».
И он хотел уже было бежать во двор. Но Ферох взял его за воротник.
— Хаджи, — спокойно сказал он, — я тебе говорю: лицемерие и жульничество в сторону.
Хаджи не успокаивался. Он все кричал и протянул даже было руку, чтобы взять Фероха за горло. Но тот приставил к сердцу Хаджи дуло маузера, И Хаджи успокоился.
Теперь, дрожа за свою жизнь, он заплакал.
— Послушай, — сказал Ферох. — Три года тому назад ты за двести туманов завладел моим домом, выгнал Баба-Гейдара и мою кормилицу.
— Хаджи-ага перебил его:
— У вас неверные сведения. Дом продали. Вот купчая с печатью хезрет-э-ага.
— Ну, ты о купчей не болтай. Сам знаешь, каким способом ты ее получил.
— Вы не оскорбляйте хезрет-э-ага; что бы там ни было, а он мусульманин, — ответил Хаджи.
Ферох опять закричал:
— Хаджи! Лицемерие и жульничество в сторону!
Хаджи-ага присмирел. Ферох продолжал:
— Сейчас же убирайся из дому со всем своим семейством.
Услышав эти слова и вспомнив о затраченных деньгах, Хаджи-ага сказал себе:
«Как бы не так. Так я и позволю забрать свой дом».
И, позабыв о маузере, закричал:
— Поистине у вас ни стыда, ни совести нет. Воображаете, что стали казаком, так теперь и жизнь и имущество всех мусульман в вашей власти? Хотите меня из моего собственного дома выгнать?
Домашние Хаджи-ага, давно слышавшие крики, теперь решили, что офицер, должно быть, убивает Хаджи-ага, и бросились в верхние комнаты.
Хаджи-ага жалобно завопил:
— Вот какие времена пришли. Вы слышите? Этот господин явился сюда и гонит нас из дому.
Жены хором закричали:
— Это еще что такое?
Ферох стоял спокойно, делая сердитое лицо, а внутренне смеясь над штучками Хаджи-ага, в то время как жены, узнавшие, чего добивается Ферох, набросились на него, готовые проткнуть его шпильками своих чаргадов. Но дуло маузера внушило и им спокойствие.
Тогда Ферох позвал казаков, и те взяли Хаджи-ага под руки. Хаджи завыл. Видя, что силой не возьмешь, и он и жены начали плакать. Голям-Али, не понимая, в чем дело, тоже завыл.
Хаджи-ага сказал Фероху:
— Если нас не жалеешь, так хоть безгрешное дитя пожалей. Наконец, мало-помалу, Хаджи все-таки понял, что с ним не шутят. Новый облик Фероха говорил ему, что с домом придется расстаться. Но как можно было согласиться на это? Он любил этот дом, который был для него дороже собственных глаз. Он как раз недавно думал, что, когда Голям-Али исполнится шестнадцать лет, он женит его и поселит здесь его жену, да заодно и сам решил посвататься к дочке доктора Н... оль-Молька и тем умножить свое семейство.
И вдруг все рушилось.
Но Хаджи все еще не мог решиться.
— Ты, кажется, не понимаешь, что я говорю? — сказал Ферох. — Сейчас же очисти дом и уходи.
Хаджи плакал горькими слезами. Как так? Расстаться с этим прекрасным, очаровательным домом, вновь вернуться в старый дом в Мелек-Абаде? Да, кроме того, он считал себя истинным хозяином дома: ведь у него же была купчая, ведь и Адлийе засудило претендента, стало быть, дом его. Ведь и сам ага подтвердил, и Адлийе тоже не без основания отвергло все претензии. Нет. Он свято верил, что дом его. Дом до такой степени казался ему своим, что он иногда говорил себе:
«Хотя он и был не мой, но, должно быть, когда-нибудь принадлежал кому-нибудь из моих мазандеранских предков». Хаджи собрал свои последние силы:
— Ну, ладно, — сказал он, — на вашей стороне сила. Но дом все-таки мой.
Ферох, негодуя, сказал:
— Как тебе не стыдно. Ты думаешь, у тебя есть решение Адлийе, так значит ты и прав? Ты лучше вот это почитай слепыми своими глазами.
И, вытащив из кармана другое судебное решение, только что полученное им, поднес к глазам Хаджи.
Хаджи-ага прочел.
— Оно поддельное, — сказал он.
Возмущенный Ферох чуть было ударом кулака не избавил мир от этого негодяя, но удержался и только сказал:
— Ну, ты лучше знаешь, какое из двух поддельное, — и прибавил:
— Так вот, я говорю, уходи подобру-поздорову. А не захочешь миром уйти — только себя опозоришь. Пришлю мамура Адлийе. Тогда, если смеешь, покажи ему купчую хезрет-э-ага и докажи всем, какие вы с ним столпы закона и благочестия.