Я поняла, что жить с человеком, который при такой безобразной внешности, имеет такой нрав, невозможно. Конечно, если бы Хаджи-ага довольствовался мной одной, мне, при его капитале, жилось бы спокойно и хорошо, но если он после каждого гадания будет брать новую жену... нет, это уж мне не нравилось.
В этот самый день, после обеда, я пошла на базар купить ниток и крючков. На базаре была масса народу, мужчины приглядывались к женщинам. Я стояла в стороне и смотрела. В это время около меня остановился какой-то молодой человек лет двадцати, в маленькой шапочке, в черном сюртуке с зеленым галстуком, на котором был выткан портрет Ахмед-шаха.
Он мне сказал:
— Ханум, не желаете ли провести со мной часок?
Я не привыкла слышать подобные слова, но так как лицо его мне понравилось, в особенности в сравнении с красной бородой и бритым затылком Хаджи-ага, то я сказала, жеманясь и кокетничая:
— Ага! Что вы изволите говорить! И разве ваш дом отсюда так близко?
Тут мимо нас проходил ажан. Молодой человек быстро отошел шагов на двадцать в сторону, а когда ажан прошел, вернулся и сказал:
— Здесь, совсем поблизости, есть место, где нам с вами можно посидеть и выкурить папироску.
Я не знала тогда, что про папироску он нарочно ввернул и что «выкурить папироску» значит совсем другое.
Я согласилась и пошла за ним. Прошли начало Базара Портных, повернули в узкую улицу направо и, пройдя пять-шесть переулков, подошли к дверям маленького дома. Молодой человек постучал. Из дверей выглянула какая-то старушка. Она нисколько не удивилась моему приходу, сказала: «Пожалуйте».
Молодой человек пропустил меня вперед. И, хотя сердце у меня трепетало от волнения, я вошла. Говорю сама себе:
«Пусть там даже целая тысяча мужчин, наверное, ни один из них не будет так безобразен, как Хаджи-ага».
Мы вошли во двор. Молодой человек приказал:
— Матушка, поставь-ка самовар.
И мы пошли в комнату. Комната была маленькая и грязная, с закоптелыми стенами, со множеством ниш с полками для посуды. Молодой человек открыл мое лицо и предложил мне папиросу; я закурила. Потом спросил меня, кто я такая.
— Жена Хаджи-ага, табачника, — сказала я.
Скоро подали самовар, и мы напились чаю, а потом он подсел ко мне и принялся меня целовать. Мне было очень стыдно, но что уж от вас скрывать, одним словом, я вижу, что он гладко выбрит, и это не так неприятно, как с Хаджи-ага.
Потом вижу, что он от меня требует большего. А я про себя думаю: «Пусть будет, что будет, хуже, чем с Хаджи-ага, не будет...»
Действительно, это было бы лучше, чем с Хаджи-ага, если бы только знать, что тебя любят, что это страсть ради тебя самой, а не для того, чтобы удовлетворить минутную похоть, если бы не чувствовать, что ему от тебя больше ничего не нужно, что это только бесстыдный соблазнитель, который топчет твою честь и ставит на твоем лбу позорное клеймо... Нет, это было в тысячу раз хуже, чем с Хаджи-ага.
Простившись с молодым человеком, я ушла. При прощании он что-то положил мне в руку, а когда я вышла, то увидела, что это был золотой пятикранник.
Мы условились с ним, что два раза в неделю я буду приходить в этот дом.
И я аккуратно ходила. И, как мне казалось, наслаждалась. Но однажды я узнала, что заразилась. Через три дня заразился и Хаджи-ага. Но так как у него было несколько жен, то он бедняга, не знал, которая из них является изменницей.
Я чувствовала, что как только Хаджи-ага узнает, что он получил болезнь от меня, он выгонит меня из дому. Поэтому я потребовала развода. А он, рассуждая, должно быть, так, что после развода со мной он может взять себе новую жену, согласился при условии, что я не буду требовать возмещения приданого. На это я тоже согласилась, и он отправил меня к отцу.
Я прожила у родителей два месяца и все время аккуратно ходила к тому молодому человеку и еще к другому, с которым тот меня познакомил, сказав, что он его сослуживец по министерству.
К сожалению, деньги, которые я от них получала, мне приходилось отдавать за лечение доктору на Хиабане Насерие, на которого мне указала подруга.
Доктор этот, которому я с первого же раза пришлась по вкусу, начал за мной ухаживать, а болезнь мою определил, как пустяк.
Он сказал мне примерно так, как говорят гадальщики: «Через шесть дней или через шесть недель, или через шесть месяцев я вас вылечу».
Но после того, как я целый год ходила в его кабинет и потом как-то пришла и заплатила ему только половину гонорара, потому что у меня не было денег (а он видно понял, что с его знаниями ему меня не вылечить), он сказал: