— Пока вы подойдете, я благословлю кушанья...
Погрузив руки в середину плова, он вывалил себе на тарелку хорошую порцию риса, опрокинув на него посудину с хорешем, принесенным из дома шахзадэ Н.., и с аппетитом занялся ужином. Арестованный, который плакался, что у него нет молитвенника, боясь, как бы кто-нибудь другой не захватил освященный благословенными руками ага соусник, в котором осталось еще немного жиру, поспешно высыпал туда горсть риса и, повторяя молитвы, принялся есть.
Мало-помалу подошли остальные. И хотя сердца их были сокрушены, но кушанья были так вкусны, что они не могли их не съесть.
Некоему шахзадэ, обитателю северного квартала, принесли большое блюдо плова. Сеид и некоторые другие съели уже немного риса с краев блюда. Самый центр оставался, однако, нетронутым. Шахзадэ сунул в него ложку и хотел положить себе плова, как вдруг с ложки на тарелку с глухим стуком упал какой-то предмет.
Удивленный шахзадэ взял его и увидел, что это маленькая картонная коробочка. Все были заняты едой, и шахзадэ без помех раскрыл коробочку. В ней оказалось письмо.
В это время маленький шахзадэ случайно увидел коробочку и спросил:
— Хезрет-ашраф, изволите принимать пилюли?
Все арестованные взглянули на шахзадэ из северного квартала.
А он, вытащив из коробочки письмо, сказал, улыбаясь:
— Ну, как будто веет надеждой!
Все застыли без движения. Рука сеида, протянувшаяся, чтобы взять сливового хореша, осталась в соуснике, а в горле «претендента на премьерство» застрял кусок, который он собрался проглотить.
Что это было за письмо?
Глава двадцать восьмая
ДАЖЕ БОЛЬШЕ СЕМИДЕСЯТИ ДВУХ
Снова утро, снова восходит солнце, и снова мы входим в комнату, в которой спят люди. Но на этот раз уже не муж с женой вроде Хаджи-ага с Секинэ-ханум.
Комната, куда мы входим, наполнена храпом целой компании людей, разлегшихся возле корси. Люди эти все разные: кто с бритой головой, кто с густыми волосами, кто с выбритым подбородком, кто подстрижен в скобку. Им, как и Хаджи в то утро, не хочется читать намаз: только один из них, встав с час тому назад, проговорил два-три стиха намаза и снова завернулся в одеяло. Он приглашал и других, но услышал в ответ:
— Ничего, разик можно и пропустить намаз, ничего с нами не сделается.
Не одобряя их, он сказал про себя:
«Ну, и эти ни во что не верят. Что будет с нашей родиной?»
Это был тот самый базарный человек, что сначала радовался аресту ашрафов, а потом сам себя за это проклинал.
Наконец, около одиннадцати часов утра, пришел из эндеруни хозяин дома. Видя, что гости заспались, он бесцеремонно сказал:
— Ага-Мирза, нечего сказать, сильно вы спите! Если вы будете так нежиться да спать, когда придет время действовать, то нас можно будет поздравить с успехом.
Ага-Мирза, высунув голову из-под одеяла и протирая глаза, сказал:
— Видно, что вы меня еще не знаете. Я, когда «кабинет договора» пал, за два часа собрал шестьдесят четыре человека, тридцать извозчиков нанял — в Сахебкранийе ехать, просить его величество от имени народа о сохранении кабинета.
— Это я знаю, знаю, как ценно ваше участие, когда надо поддержать кабинет или свалить его. Только я боюсь: а вдруг вы, не дай бог, именно теперь, когда присоединились к нам, ослабеете и, заспавшись, не сумеете сделать ничего путного?
Ага-Мирза, усмехнувшись, сказал:
— Ну, уж нет, дорогой. Ага-Мирза-часовщик — всегда Ага-Мирза-часовщик.
Хозяин дома, то есть Али-Реза-хан, успокоился:
— Ну, дай тебе бог! А я только этого от тебя и жду.
Сну пришел конец. Один за другим гости поднимались, оправдываясь друг перед другом, что не читали намаза. Что греха таить: жульничали друг перед другом.
Когда принесли чай и завтрак, Али-Реза-хан сказал, обращаясь к ним:
— Хорошие сны мне ночью снились: будто бы все арестованные уже освобождены и мы собрались в каком-то большом дворце, торжествуем и бросаем им букеты цветов.
И добавил, что он, вообще говоря, редко видит сны, а если видит, то они всегда сбываются.
Ага-Мирза-Шейх-Мохаммед-Хусэйн, именовавшийся Р... эс-шарийе, поддержал его, процитировав хадис, утверждающий, что сны, которые снятся под пятницу, всегда в руку.
Позавтракали. Али-Реза-хан произнес:
— Вчера, господа, мы демонстрировали наше единодушие в вопросе об освобождении наших уважаемых заключенных. Я уверен, что теперь мы не преминем с такой же энергией приступить к действию.