Сама Нахид, израсходовав весь запас своей энергии на то, чтобы закричать и созвать людей, как мы уже сказали, хлопнулась на землю и лежала без движения.
В уголке кухни спал Реза. Он, правда, слышал какие-то голоса, но ему было так уютно и тепло, что он предпочел думать, что это ему приснилось. Старушка же была настолько стара и глуха, что, если бы даже возле нее стреляли из пушек, она вряд ли поднялась бы до того момента, когда должен был наступить естественный конец ее сна.
Ахтер, лежавшая с Мохаммед-Таги, скоро заснула. Она слышала даже как будто выстрел, но решила, что это у соседей и опять заснула.
И только две другие женщины — Эшреф и Экдес — слышали все. Но они боялись вмешиваться.
Так как у них не было кавалеров, то они, раздевшись, болтали перед оном, делясь своими горестями и строя планы на будущее. Когда раздался стук в ворота, они вскочили и побежали к окну. И они видели сквозь стекла, как вошел казак, как он прошел в гостиную. Но Экдес и Эшреф давно уже привыкли к пьяным казакам и ко всем таким ночным приходам. Каждая из них спрашивала себя: «Которую из нас казак возьмет?»
Но, чтобы не подать казаку вида, что они его заметили, они снова забрались в постель и притаились, ожидая, когда Нахид-ханум их позовет. Но никто их не звал.
Вдруг закричала Нахид-ханум, и раздался выстрел. Тут они снова вскочили. Но они так боялись, что не решались выйти, и так простояли в своей комнате все время и стояли даже после того, как ушел Мохаммед-Таги, неся Сиавуша, и выбежал с Эфет на плече Ферох.
Прошло полчаса. Часы на башне мечети Сепехсалара пробили двенадцать. В это время в ворота быстро вошли двое людей, одетых в форму полицейских. Один из них был офицер, другой, как можно было судить по его винтовке и по значку, — постовой ажан.
— Дженабе-наиб, — рапортовал ажан офицеру, когда они вошли, — так около получаса тому назад, я вижу, какая-то личность стучится к ним в ворота. Но так как я издали уже рассмотрел, что это казак, то думаю, если один на один с ним встретиться, так мне, пожалуй, не сдобровать. Тогда я решил: пойду к ближайшему посту да возьму на помощь ажана. Но не прошел я и тысячи шагов, как слышу какая-то женщина кричит «караул». А я себе говорю, что я ведь сейчас вернусь. И нужно же быть такому делу: сколько я ни искал постового, нет его! Думаю, наверное, здесь, на улице, спит, или в дом куда-нибудь зашел поблизости, отдохнуть часок-другой. Тут как раз, господин наиб, изволите идти, и мы, значит, сюда пришли....
— Ну, ладно, — прервал наиб, — надо узнать, что тут случилось.
И оба двинулись к спальне, двери которой были открыты настежь. Но вдруг офицер покачнулся. Он чуть не упал. Нога его наткнулась на чье-то тело.
— О, здесь даже убийство! — сказал офицер.
Но нагнувшись, он увидел женщину, лежащую в обмороке. Нагнулся и ажан и тотчас узнал в ней Нахид-ханум. Они внимательно ощупали ее и, не обнаружив на ее теле никаких признаков насилия, побрызгали ей в лицо водой из хоуза и потерли ей виски и плечи. Нахид-ханум открыла глаза.
— Где я? Что случилось? Куда он ушел?
Взгляд ее заметил наконец офицера.
— Забрали вы его? Нет?
Офицер ответил:
— Мы пока еще никого не забрали, но, конечно, преступник от нас не уйдет. А пока вставай. Пойдем, расскажешь нам, что произошло...
Глава четырнадцатая
УТРОМ
Было семь часов утра, когда Ферох проснулся. У изголовья его сидела старушка-няня и весело улыбалась. Увидев, что он уже не спит, няня сказала:
— Поздравляю, сыночек, у тебя вкус ничего, хороший.
Рассмеявшись над ее простотой, внушившей ей, что Эфет возлюбленная Фероха или просто его милая, Ферох спросил, как себя чувствует Эфет.
— Да, ничего, вчера спокойненько заснула, а сейчас уже проснулась, только еще с постели не встала.
Через несколько минут Ферох, попросив разрешения войти, сидел возле Эфет и говорил:
— Уважаемая ханум! Я по вашему лицу вижу, что вы не из тех, кто сознательно предается разврату, что вы не по своей воле попали в этот дом, а вас, наверное, обманом завлекла туда какая-нибудь женщина, или толкнуло на этот путь поведение мужа; что у вас, может быть, есть отец и мать и что вы хотите вернуться домой. Расскажите мне, если можно, обо всем, что с вами случилось. Если вам неудобно называть ваших родителей — не называйте. А когда заживет рана, поезжайте к ним и можете ничего о них не сообщать.
Прошло уже много месяцев, как бедная Эфет слышала только грубости и ругательства и не встречала ничего, кроме жестокости. И ласковые слова Фероха и его чарующий голос поразили и покорили ее.