Как, в сущности, могла она верить Фероху, таким странным образом спасшему ее из этого дома? Ведь столько раз уже она ошибалась! И на этот раз у нее были сомнения: «А что, если и этот тоже, вроде Нахид-ханум, взяв меня из одного места и перенеся в другое, в конце концов, даст мне только новых мужчин, с которыми я должна буду спать?».
Но когда она увидела, что ей никто ничем не угрожает, когда она поняла, что в этом доме нет даже запаха позора и разврата, когда увидела возле своей постели милое лицо старушки-няньки, которая тихонько ее будила, когда, наконец, услышала голос Фероха, действовавший на нее с какой-то магической силой, — она почувствовала невыразимое облегчение.
— Мне тоже кажется, — сказала она Фероху, — что вы не из тех людей, с какими мне приходилось иметь дело все это время. Повесть моя длинная, но, если вы хотите и у вас есть время слушать, я расскажу вам о себе.
И Эфет рассказала Фероху всю свою историю.
Читатели не забыли этой печальной повести и потому поймут, что делалось с Ферохом.. когда он слушал рассказ Эфет. Рассказ этот поверг его в такое волнение, что он едва мог слушать. Он ежеминутно вскакивал и уже направлялся к двери, готовый лететь и немедленно расправиться с этими отвратительными негодяями. Но, удерживаясь, он говорил себе: «Нет, нет, надо выслушать до конца, узнать, что было дальше».
Целый час говорила Эфет. И перед Ферохом до конца раскрывалась бездна ужаса и гибели, в которую толкнули несчастную девушку человеческая низость, алчность и сластолюбие.
Скорбь, обида и глубокое негодование овладели Ферохом. Возмущенный мозг его готов был вызвать на борьбу весь мир. Он то обрушивался в мыслях на человечество и землю, которая может носить подобные существа и на которой все, кто силен, невозбранно душат слабых, где во имя похоти забывается все и где честь, счастье и сама жизнь одних являются игрушкой для других, — то обращался с проклятиями к небу.
Но что могло дать все это бедной Эфет?
Ферох сказал:
— Ханум! Услышав от вас подробности этого позорного дела, которое могло случиться только благодаря вашему неведению и подлости вашего мужа и тех, с кем вам до сих пор приходилось сталкиваться, я решил всеми силами добиться восстановления справедливости. Все эти люди получат такое возмездие, какого вы пожелаете. Но сейчас вам нужно как можно скорее вернуться в отцовский дом. Оставаться здесь, хотя ни меня, ни моего отца вы не стесняете — вам неудобно. Это может подать повод к разговорам.
— Но вы же знаете, — ответила Эфет, — что мои отец и мать писали мужу? Они от меня отказались. Как заставить их забыть все это? Как я могу вернуться домой?
— Ну, кто знает, — сказал Ферох, — что это было за письмо? Не поддельное ли оно? Может быть, оно появилось только для того, чтобы поставить вас в такое положение. Во всяком случае, я сам отправлюсь к вашему отцу, расскажу ему все подробности и, конечно, добьюсь, что все это будет предано забвению.
Эфет согласилась.
— К сожалению, — сказал Ферох, — сегодня у меня много своих личных дел и мне не удастся этим заняться, но завтра, еще до обеда, ваши родные будут уже обо всем осведомлены!
Услышав слово «завтра», Эфет почувствовала, как в ней просыпается сомнение: в доме Арус-Мажур тоже все говорили «завтра!»
Но Ферох прибавил:
— Завтра — это уже самое позднее, но, может быть, мы их еще и сегодня увидим.
Эфет осталась одна. Даже теперь минутами она еще задумывалась. Она боялась: вдруг отворится дверь, кто-нибудь войдет и... Но прошел час и никто не вошел. Вдруг она увидела, что по двору направляется к дому какой-то мужчина, которого она до сих пор здесь не видела. Однако скоро выяснилось, что беспокоиться не было причины: это был врач, которого Ферох вызвал осмотреть ее рану и оказать ей помощь. Врач объявил, что рана не опасна, что она может ходить и нуждается только в отдыхе.
Во время осмотра у Эфет начался сильный припадок кашля. Поднеся ко рту платок, она кашляла почти две минуты. Удивившись, доктор снова внимательно осмотрел ее, выслушал сердце и легкие. Он вышел, покачивая головой.
Выйдя вместе с доктором во двор, Ферох спросил, в чем дело.
— Бедная женщина! — сказал доктор. — У нее, по-видимому, чахотка.
Да, в результате страданий, которые она перенесла в двадцатидневной близости с чахоточной Шах-Баджи, у Эфет развился туберкулез, и она была на пути к гибели.
Было девять часов, когда в ворота дома Фероха кто-то постучал. У Фероха в доме, кроме него самого, отца, старушки-няньки и единственного слуги-старика, не было никого. Старик отпер ворота. Вошла молоденькая девушка, которая оказалась дочерью садовника, Шекуфэ, и спросила Фероха.