И она предложила Фероху скорее указать ей, что она может для него сделать, чтобы целиком посвятить себя этому делу.
Ферох сказал, что он считает самым важным сейчас заняться Джавадом и первым долгом узнать, какая судьба его постигла. Что же касается Мэин, то он и хотел бы, да не может ничего сделать, так как ему нельзя сейчас даже пойти туда узнать о ее положении и нельзя ничего послать.
Подумав, Эфет сказала:
— Ну, это-то совсем легко. Завтра я узнаю о ней все и дам вам знать.
Ферох сказал:
— А что касается того человека, то я сегодня же пошлю одному из моих друзей в Исфаган телеграмму и попрошу сообщить мне обо всех его действиях за последнее время.
Эфет вспыхнула. Ей причиняло боль даже простое упоминание об этом человеке.
Она только тихо сказала:
— Ну, что же... Только если можно, сначала позаботьтесь о Джаваде.
— Делу Джавада это нисколько не помешает. Я начну оба дела вместе.
Было одиннадцать часов утра. Ферох хотел уходить, но Эфет сказала:
— Сидите. Вы еще не виделись с отцом и с мамой.
Скоро появился Р... эд-довлэ, которого вел под руку пишхедмет, а потом и мать Эфет. Оба они были страшно рады Фероху.
Посидев немного и поговорив о том о сем, Ферох стал прощаться, но тут все трое запротестовали и настойчиво потребовали, чтобы Ферох остался обедать.
Р... эд-довлэ говорил:
— Я знаю, что вы думаете: они старики, небось живут по старинке и не признают европейских обычаев. Ошибаетесь. Здесь вы можете, как у себя дома, сидеть за столом, есть ножом и вилкой и разговаривать во время обеда.
И он засмеялся.
Ферох поневоле остался.
Через полчаса обед был кончен. Но пришлось сидеть еще. Через час, наконец, Ферох выбрался, условившись с Эфет, что она как можно скорее займется его делом, и получил обещание, что она завтра же выяснит все, что произошло с Мэин.
Он решил направиться к Ахмед-Али-хану на почтовую станцию.
Ему повезло: Ахмед-Али-хан был в учреждении.
Встрече с Ферохом Ахмед-Али-хан очень удивился. Он знал, впрочем, что Ферох должен был быть уже в Тегеране, но удивлялся, как Ферох мог оторваться от своей любимой. Поглядев на Фероха, он сообразил, что с ним стряслась беда, и принялся расспрашивать, в чем дело. Поблагодарив за участие, Ферох рассказал, как Ф... эс-сальтанэ узнал о бегстве дочери, как он отобрал ее и как увезли Джавада.
— Я не могу успокоиться: из-за меня будут мучить этого несчастного.
Ахмед-Али-хан сказал, что, по его мнению, с Джавадом могло произойти одно из двух: или Ф... эс-сальтанэ держит его дома, что мало вероятно, или передал его полиции, и тогда его, наверное, бросили в тюрьму.
При слове «тюрьма» Ферох вздрогнул; он сказал:
— Джавад, бедняга, предчувствовал.
— Во всяком случае, — сказал Ахмед-Али-хан, — мы можем сейчас справиться в полиции.
Подойдя к телефону и позвонив в назмие, он вызвал начальника канцелярии и попросил его оказать дружескую услугу: справиться в списках арестованных, не был ли вчера занесен туда некий Джавад.
— Если там, мы сейчас будем знать, и ты можешь подумать о его освобождении.
Через несколько минут зазвонил телефон. Ахмед-Али-хан поднял трубку. Затем, кинув в трубку: «Благодарю вас... мерси... вы очень любезны», он повернулся к Фероху.
— Бедняга Джавад там. В тюрьме номер один. Пока еще его не допрашивали.
Дико прозвучали в ушах Фероха эти слова: «в тюрьме номер один». Тюрьма номер один — для Джавада!
По сути дела ничего странного в том, что Джавада посадили в тюрьму, не было. В этой стране, в эту самую тюрьму номер один сажают даже участников освободительного движения и подвергают их тысячам всяких пыток и издевательств.
Ферох не мог ждать. Простившись с другом, он помчался домой: надо было все обдумать.
Глава двадцать восьмая
СГУСТОК ГНУСНОСТИ
Четыре часа думал Ферох — и ничего не придумал. Он уже отчаялся, что ему удастся законным путем доказать невиновность Джавада: именно закон в этой стране не имел никакого смысла.
В тот вечер ему так и не удалось придумать ничего подходящего. Утром, когда он сидел у себя во дворе и строил планы освобождения Джавада, вдруг отворилась калитка и во двор вошла незнакомая ему женщина в черной чадре.
— Меня послала к вам Эфет-ханум, чтобы доложить вам, что она справлялась о той особе. Особа эта у себя дома, но она нездорова.
Женщина эта медленно и долго произносила эти слова, видно было, что ей стоило большого труда их заучить.