Старик сообразил, что Мохаммед-Таги не шутит. На самом деле, чего доброго, Сиавуш-Мирза еще, пожалуй, оговорит его в чем-нибудь перед отцом, и тогда его выгонят. И он дал обещание ничего не говорить.
— Зажигай лампу, — приказал Мохаммед-Таги. И понес Сиавуша в его караулку. Это было крошечное помещение с земляным полом, вроде деревенской хижины.
Мохаммед-Таги потребовал холодной воды и промыл Сиавушу рану. Рана была легкая, пустяковая, но крови вышло много, и потому Сиавуш потерял сознание.
Мало-помалу ему становилось лучше. Наконец он открыл глаза. Увидев наклонившихся над ним Мохаммед-Таги и привратника, он сначала ничего не понял, а потом ему припомнились все недавние происшествия. Он тихо спросил Мохаммед-Таги:
— Зачем я здесь?
— Нельзя же было так идти в эндерун, надо было сначала нашу рану перевязать, чтобы они там ничего не узнали.
— Это ты хорошо придумал. Ну, а теперь пойдем.
Мохаммед-Таги снова взвалил его на спину и донес до двери эндеруна. Здесь он сказал ему на ухо:
— Вы уж как-нибудь доберитесь до постели. А завтра утром скажете, что у вас на бедре вскочил большой чирей.
Не говоря ни слова, Сиавуш взошел на крыльцо и, держась за стену, поплелся через коридор в комнату.
А Мохаммед-Таги повернулся и пошел к себе домой, тут же по соседству, в двухстах шагах.
Утром Сиавуша начало слегка лихорадить. Отец и мать, которые любили его гораздо больше, чем его сестру, забеспокоились и заволновались. Но Сиавуш-Мирза объявил, что это пустяки: просто у него на ноге открылся веред.
Бедняжка мать крепко верила в искусство бабок и при всяких заболеваниях сейчас же составляла какое-нибудь снадобье ло рецепту Ненэ-Кальсум.
— У мальчика жар, веред вскочил!
И сейчас же велела управительнице принести из лавки атара немного хак-е-шир, смешать со льдом и дать мальчику скушать. Велела также раздобыть несколько штук свежих лимонов.
— Если и это все не поможет, тогда надо будет взять десять мискалей шир-е-хешт. Это уж жар отнимет.
Сиавуш вынужден был молчать. Достали хак-е-шир и лимоны, — принесли откуда-то из оранжереи, — и Сиавуш все это съел. Читатель помнит встречу шахзадэ К... с господином Ф... эс-сальтанэ в клубе, когда он рассказывал, что у сына веред и тот себя плохо чувствует.
Через два дня царапина Сиавуша совсем зажила. И он вновь стал думать о «шалостях». Позвал Мохаммед-Таги и сказал:
— А ведь мы уж давненько там не были! Я по этой Эфет совсем соскучился.
Мохаммед-Таги удивился: «Что у него за барин такой, всего два дня там не были, а он уже говорит «давненько» и как будто совсем позабыл, что, если бы судьба не послала того парня, так ему бы и смерть пришла».
Но так как он давно просил аллаха, чтобы тот углубил глупость барина до таких именно пределов, и так как ему, по существу, нужны были только бариновы деньги, то он ответил, что сегодня же пойдет к Нахид-ханум и условится о времени их нового посещения.
Вечером он докладывал барину:
— Кроме того, что вас ранили, там еще и другие происшествия случились, и, между прочим, Эфет убежала. Как только я вошел, Нахид-ханум схватила меня за воротник:
«Не пущу, — говорит, — скажи, что ты с моей лучшей девушкой сделал, куда увел? Говори, живо. Я ее у Мажур-ханум за семьдесят туманов купила, а ты увел».
Очень я удивился. Она видит, что я действительно удивляюсь, и тут же поняла, что я об этом ничего не знаю. И рассказала мне, что после того, как мы ушли, туда пришел офицер с ажаном и Ризэ увели. Эфет исчезла. И с того самого дня и до сих пор ее нет. «Все соседние дома обошла, и следа, — говорит, — ее нет». А я ей говорю: «Ты что же, воображаешь, значит, что я в этом участвовал? Очень глупо, — говорю, — думаешь. Я этим не занимаюсь и подобных особ у себя дома держать не стану». Ну, она видит, что я верно говорю, и замолчала. А я, чтобы ей понравиться, сказал: «Барин чрезвычайно тем вечером довольны остались, прямо до бесконечности, особенно тем, как вы их принимали, так что желают повторить. Не думай, что если Эфет нет, так барин уж и не придет. Барин, если ему понадобится, и на других может обратить внимание». А она отвечает: «Если эти ему не понравятся, так я займу тут одну у соседок, потому что очень мне ваш барин понравился, мне желательно всегда ему служить». Сиавуш-Мирза рассердился: