После саляма и обычных церемонных приветствий — «ваш покорнейший слуга»... «иншаала, вы здоровы»... «не встречаемся»... «такая уж немилость хезрет-э-валя и таково несчастье вашего покорнейшего слуги»... «одно с другим совпало» — Сиавуш-Мирза сказал:
— Товарищ, вы обо мне совсем забыли. К несчастью, я не знал вашего адреса и не мог удостоиться чести... К тому же не знал, в каком учреждении изволите служить, чтобы хоть там вас повидать.
— По счастью, — ответил Ферох, — я не служу ни в одном из этих учреждений, где собраны всякие подонки, воры и жулики. Я не отдам свою свободу за сотню мест и постов. Но я живу на улице... Если пожелаете сделать мне честь, можете во всякое время пожаловать ко мне.
— В ту ночь я от страха позабыл дать вам свой адрес. Дом вашего покорнейшего слуги на Хиабане Дервазэ-Казвин, возле... Мой отец шахзадэ К... все знают, и вы всегда можете найти. Но это на будущее, — добавил Сиавуш, беря Фероха под руку. — А сейчас, прошу вас, пойдемте в кафе «Лалезар», посидим немножко, поговорим.
Хотя Ферох и избегал всегда общества подобных франтов, ему все же не хотелось в эту минуту прогонять Сиавуша. Он подумал: «Может быть, в разговоре с ним я хоть немножко рассеюсь и успокоюсь».
Они направились в кафе, помещавшееся на Лалезаре, там, где сейчас находится типография «Роушенаи». Было шесть с половиной часов. Как ни трудно это было, а Тегеранское Баладие, у которого было тогда не больше ста поливальщиков улиц, ухитрялось все же поливать Хиабан Лалезар. Пыль осела, воздух был свеж и чист. Пройдя улицей Эмин-эс-сальтанэ и добравшись до южной части Лалезара, молодые люди вошли в кафе, где за столиками, разбросанными по разным уголкам сада, сидело уже много публики, угощавшейся мороженым и палудэ. Они тоже устроились в уголке под виноградной лозой, на выкрашенных в белый цвет стульях и спросили мороженого.
По мрачному лицу Фероха Сиавуш видел, что тот чем-то озабочен, и спросил о причине его задумчивости. Но Ферох не желал рассказывать о себе и промолчал.
Тогда Сиавуш, как и подобает сынкам ашрафов и богачей, заговорил о себе и тотчас же начал хвастаться. Он то говорил о великолепных имениях своего высокопоставленного отца, о том, какие у него модные кареты и коляски и сколько у него в конюшне лошадей, то блистал своей образованностью в области разных наук. Он говорил об эзотерических знаниях, то переходил к обществоведению, сильно напоминая того сомнительного поэта, который выдавал себя за подлинного писателя и знатока музыки, в то время как по писательской части занимался больше воровством, а в музыке смыслил так мало, что не знал даже известных песен «Бейяте-Шираз» и «Абу-Эта». Тем не менее он касался взглядов Канта, Дарвина, Карла Маркса, имена которых, должно быть, попались ему в газетах.
Потом он заговорил об огромном состоянии своего отца и о своих развлечениях и принялся рассказывать о своей любви к известной кокотке Э... и о том, как он за несколько дней истратил на нее триста туманов. Он не видел в этом ничего предосудительного: недаром некий раис в Хорасане хвастался тем, что какой-то известной прости..тке давал по пятьдесят туманов за ночь из денег, украденных из казны несчастного народа.
Ферох больше молчал, изредка покачивая головой. Наконец он устал слушать и спросил Сиавуша, почему при таких средствах он не женится.
Сиавуш тотчас подхватил:
— А зачем мне жениться? Связаться навсегда с одной женщиной? Наоборот, при таких средствах я должен перепробовать как можно больше женщин, и пока что это идет до некоторой степени успешно.
Ферох хотел избавиться от этого нелепого бесстыдника и уже было начал прощаться, но замолчал: как раз в это время Сиавуш, все продолжая свое хвастовство, вдруг сказал:
— Отец все настаивает, чтобы я женился. И, к сожалению, через три дня назначен агд. Вы, конечно, приедете? Пожалуйста!
Услышав слова «через три дня», Ферох ощутил беспокойство.
Он спросил себя: «Уж не Мэин ли отдают этому кавалеру?» Не обнаруживая ничем своего волнения, он спросил:
— Вы не сказали еще, с кем вы собираетесь вступить в брак?
Сиавуш спокойно ответил:
— А с дочерью господина Ф... эс-сальтанэ. Отец говорит, что после этого брака наш огромный капитал удвоится. Тогда мне будет на что повеселиться.
Ферох едва сдерживался. Ему хотелось треснуть кулаком по голове этого дурака, собиравшегося жениться на Мэин и развратничать на ее деньги с другими, избить его так, чтобы он тут же простился с жизнью или, по крайней мере, изувечить его насколько удастся. Но он остановил себя: «Что за сумасшествие! Надо выслушать до конца, что скажет этот дурак».