«Глубокоуважаемая ханум!
Во вторник в три часа до захода солнца, вас просят пожаловать в дом вашего покорного слуги, находящийся на улице С...эд-Довлэ, влево от Лалезара, откушать шербета и выкурить папиросу, чем окажете большую честь...
(следовала подпись... эд-Довлэ)».
— И много пришло: каждая из них по глупости вообразила, что ее только одну специально туда приглашают!
А собеседник его, смеясь и повторяя «ай, валла!», восхищался веселой проделкой и ловкостью приятеля по части надувательства женщин.
Другой пустозвон повествовал о своих грешках и о том, как в кафе ага К... он совратил какую-то иностранку. Краснолицый курносый шахзадэ с толстыми губами и тусклым взглядом, изобличавшими в нем сластолюбца и дурака, хвастал любовью к нему какой-то артистки и рассказывал, как он напечатал в одной газете ее биографию. Какой-то молодой человек, стройный, с приятным лицом, которого называли известным драматургом, жаловался на застой и упадок персидского театра и на Иегуд-Монши, владельца театрального зала, который, пока ему не дашь шестидесяти туманов, не хочет даже зажигать лампы, и бранил общество, невнимательное к театру.
Зрелые люди беседовали об урожае этого года или о хлопковом деле, а некоторые из них — о разложении в учреждениях. Один из них говорил, что новый министр, хотя и не казнокрад, но взятки все-таки берет и хорош лишь тем, что, по крайней мере, дело делает. Другой рассказывал, какую массу всевозможных правил и уставов, которые все имеются у него дома, написал новый министр финансов.
— Сразу видно, что труженик, иначе как бы он столько написал?
Третий говорил о прежнем министре финансов, который, думая больше о выгодах бельгийских советников, чем о выгодах Персии, заставил крупного чиновника-перса, двенадцать лет учившегося в Германии, за разоблачение мошенничества бельгийца, уйти со службы под видом трехмесячного отпуска.
Те, что собирались в недалеком будущем породниться между собой, говорили о детях: один восторгался ученостью своего сына, другой рассказывал, какая умница его дочь, пишет ответы на загадки «Насим-э-Шемаль» так, что ее имя даже было напечатано в газетах, — и каждый из них был доволен, что подготовил почву для будущего союза.
Старики с мундштуками кальянов в зубах, выпуская время от времени густые клубы дыма, говорили о своем, о старом, намазах и постах. Один жаловался, что в предстоящем Рамазане дни будут длинные, другой обращал внимание собеседников на то, что в последние годы дни в Рамазане были короткие, и это его радовало. Третий вспоминал веселые эпизоды далекого прошлого, рассказывая, как однажды Шах-Мученик за то, что он похвалил его костюм, сравнив шаха с солнцем, тотчас же подарил ему одну из своих жен и пятьсот туманов денег.
Все были увлечены разговорами, отрываясь иногда, чтобы выпить чаю или шербета.
Наконец перед домом остановилась карета. Тотчас же выбежал из ворот слуга и открыл дверцу. Из кареты вышел хезрет-э-ага.., который изволил прибыть для совершения обряда агда, и направился к собравшимся.
Из почтения к ага все встали. Ага, посидев с четверть часа в красном углу, изволил проследовать в здание эндеруна.
Через десять минут к воротам подъехали «собственные» дрожки и с них соскочил Сиавуш-Мирза в черной паре и лакированных туфлях, с неизменным хлыстиком в руке. Мохаммед-Таги спрыгнул с козел, на которых он сидел рядом с кучером, и барин и слуга двинулись к гостям. Не кланяясь никому, Сиавуш-Мирза, со свойственной принцам важностью, прошел через ряды гостей к «почетным местам».
И сразу двое слуг — Хасан-Кули и Реза-Кули — спеша подслужиться, поставили перед ним по стакану шербета.
Отец его, сидевший со стариками, встал и, подойдя к нему, тихонько пробрал его за невежливость. Сиавуш в ответ только улыбнулся и вздернул плечами. Старик, ничего больше не сказав, вернулся на свое место, а Сиавуш подозвал к себе какого-то приятеля и принялся с ним громко разговаривать о позавчерашних «приятностях». Как ни пытался тот остановить его, указывая, что этим разговорам здесь не место, Сиавуш не хотел замолчать.
— Что за важность, — сказал он, — я же не собираюсь себя ничем связывать.
Оживление не ослабевало. Сиавуш продолжал с увлечением хвастать своими похождениями, гости беседовали. Так прошло с полчаса. Затем в стороне эндеруна показался Реза-Кули, бегом мчавшийся по направлению к господину Ф... эс-сальтанэ, сидевшему со стариками. Наклонившись к его уху, он что-то прошептал. Ф... эс-сальтанэ тотчас же, в величайшем беспокойстве, вскочил и пошел в эндерун. Еще не входя, он заметил суматоху. Видно было, что дамы повскакивали с мест и, тесня друг друга, старались рассмотреть, что происходит в дальнем конце комнаты.