— Мне, значит, придется платить с тумана триста динаров в месяц? Это слишком много!
Деллаль ответил льстиво:
— Ага! Клянусь вашей головой, не лгу! Прошу вас, обратитесь к другим, проверьте. Но вы мне очень понравились, и мне не хочется, чтобы это дело попало в другие руки, а то я должен бы с вас спросить по два абасси с тумана.
При словах «два абасси» Ферох прямо привскочил с места.
Какая гадость, какая несправедливость эти «два абасси» и «десять шаи», вошедшие в обыкновение в Персии. Нигде в мире не берут больше пяти, пяти с половиной процентов в год, а в Персии доходят даже до ста и ста двадцати, то есть по крану с тумана.
Странная вещь! Почему на столь чувствительные в любовных делах сердца господ министров общественных благ не производят впечатления слезы несчастных людей, которым приходится нуждаться в деньгах, сидя без работы из-за постоянных увольнений по прихоти разных Ф... эс-сальтанэ, богатеев, лакомящихся цыплятами и занимающихся демагогией, и иметь дело с созданными министерством общественных благ учреждениями кредита (правильнее сказать, учреждениями позора и обирательства).
Так или иначе, Фероху ничего не оставалось больше, как согласиться. Кроме того, он знал, что деллаль, в общем, говорит правду и что несправедливость эта не от него зависит.
— Соглашайтесь на пять шаи с тумана.
Подумав немного, Мирза-Реза согласился и спросил:
— Ну, какую же часть дома вы отдадите в залог?
Ферох сказал, что дом стоит больше трех тысяч туманов и что поэтому будет достаточно «полдонга» или одной двенадцатой части. — Ну, нет, полдонга — это что же? На полдонга больше пятидесяти туманов не дадут. Нужно заложить не меньше как целый донг, чтобы людям была хоть какая-нибудь польза.
Уж по этой фразе можно было понять, как нравился деллалю дом. Ферох согласился и просил поскорее закончить дело.
Деллаль поднялся и ушел, а под вечер явился вновь и объявил, что нашел какого-то Хаджи-ага, из местных жителей, торгующего кожами и бараньими кишками, который готов заключить эту сделку.
Тогда все втроем, то есть Ферох, деллаль и Хаджи-ага, ожидавший у ворот, отправились в южную часть Тегерана. Ферох хотел заключить эту сделку в присутствии хезрет-э-ага. Войдя, он тотчас же вызвал письмоводителя и сказал, что пришел для получения «сигэ». Письмоводитель тотчас же повел Фероха к хезрет-э-ага.
Ага был чрезвычайно любезен.
— С твоим покойным отцом мы были близко знакомы, — сказал ага. — Я его очень любил.
«Хороша любовь, когда не знаешь даже, жив человек или умер и собираешься содрать с его сына двести туманов за написание бумажки!» — подумал Ферох.
Ага продолжал:
— Когда я услыхал, что эти безбожники взяли твоего слугу, то есть все равно, что моего слугу, да посадили его, я так рассердился, что сейчас же приказал Шейху-Мохаммед-Кериму написать от моего имени в назмие, да вот несчастье, рука у него сегодня болела, писать не мог.
При этих словах хезрет-э-ага взглянул на Шейх-Мохаммед-Керима и, видя, что тот делает ему знак, что Ферох пришел по этому самому делу, тотчас же сказал:
— Но завтра утром он обязательно напишет. И пошлет в назмие. Ты знай, что, если они только вздумают медлить с исполнением, дам приказ разрушить и сжечь это самое учреждение.
В эту минуту Шейх-Мохаммед-Керим, обращаясь к ага, сказал:
— У них, по-видимому, к вам и другое дело есть.
Мирза-Реза, который до этого времени молчал, сказал:
— Да. Вот этот ага, — он показал на Фероха, — хочет заключить небольшую сделку — им понадобилось двести туманов.
При этих словах между хезрет-э-ага и Шейх-Мохаммед-Керимом вновь произошел некоторый обмен знаками, после чего ага спросил:
— Дитя мое, что ты хочешь делать с этими деньгами? Может, пошалить захотелось? Смотри, не наживи себе хлопот и на этом и на том свете.
Ферох, которого двоедушие ага так раздражало, что он был почти болен, едва нашел в себе силы, чтобы ответить.
— Нет. Мне они нужны на дело.
Хезрет-э-ага не сказал больше ничего, и все уселись на полу в кружок, причем, ага занял председательское место.
Комната, где они сидели, была старинная, с нишами и выемками в стенах, со штучным потолком. Никакой европейской мебели в ней не было, был только выцветший и потертый ковер, а в углу лежала баранья шкура, на которой обычно восседал ага.
Недалеко от входа стоял низенький стол, а перед ним лежала подушка. На столе была маленькая тетрадка.
Это было место письмоводителя.
Ферох и кишечник Хаджи-ага уселись на главном месте, возле ага, а Мирза-Реза, на коленях, опираясь на пятки, сидел возле письмоводителя.