Выслушав необходимые объяснения сторон и выяснив, что им нужно, каковы обстоятельства дела и какими законными условиями оно должно быть обставлено, ага произнес сигэ, установленное для сделки. Чтобы сделать барыш в пять шаи с тумана «халол», то есть дозволенный, ага, как говорится, «прикрыл его шапкой шариатской законности», придав этим процентам вид арендной платы за часть дома. В результате дело свелось к составлению сделки, причем, одна сторона давала пять сир сахарного песку, а другая — двести туманов денег.
Закончив сделку, ага засмеялся.
— Джаффар-Кули! Кальян и чаю! — крикнул он. И предложил Хаджи-ага тут же выдать Фероху условленную сумму.
Тогда Хаджи-ага, выпрямившись, засунул руку в широкий карман своего лебадэ и, покопавшись в нем, вытянул оттуда завязанный в четыре узла тавризский платок из золотистого шелка с черными разводами, положил его на пол, и Ферох увидел, что платок этот наполнен старыми, просверленными, литыми серебряными кранами времен Шаха-Мученика.
Ферох хотел было запротестовать и не принять этих денег, но письмоводитель в тот же миг угадал его намерение и сказал:
— Ваш протест, ага, совершенно напрасен. Почему вы знаете, что тот, для кого вы занимаете эти деньги, не возьмет этих кран?
Ферох понял, что ага привык брать такие деньги и любит их.
Тогда принялись считать. Хаджи-ага выкладывал и считал, а Мирза-Реза принимал. Серебра вышло на сорок четыре тумана, восемь кран и семь шаи. Хаджи-ага прибавил к ним тридцать три шаи медью, чтобы было ровно сорок пять туманов. После этого он вытащил из другого бокового кармана пачку рваных ассигнаций, которые, очевидно, держал в запасе специально на случай подобных сделок.
К сделке этой Хаджи-ага относился прямо пренебрежительно. Во-первых, он привык к делам на десятки тысяч туманов, во-вторых, он считал процент в пять шаи с тумана в месяц за ничто.
Этих разодранных и подклеенных папиросной бумагой ассигнаций набралось на сто шесть туманов. Затем Хаджи-ага полез в третий, тоже боковой, карман своего лебадэ и вытащил маленький мешочек из термэ, завязанный веревкой. Из мешочка он вынул десять штук турецких лир, причем сказал:
— Лира сегодня на базаре — пять туманов, без двух кран.
Потом он опять принялся считать и, после долгого пересчитывания вслух: «один и двадцать», «девять и тридцать», «восемь и сорок» — подвинул всю кучу к Фероху.
Принесли чаю. Все выпили.
Хезрет-э-ага сказал, обращаясь к Хаджи-ага:
— Документ напишем. Завтра будет готово.
Хаджи-ага, говоря, что ему нужно в лавку, поднялся и ушел. Фероху тоже нужно было идти, поэтому он, вытащив из кармана двухтуманную бумажку, тихонько сунул ее в руку Мирза-Резы. Он страшно удивился, когда увидел, что Мирза-Реза не принимает бумажки.
Мирза-Реза сказал:
— Ага, воля ваша...
Как мы уже сказали, Ферох был слишком далек от этих людей и не понимал их выражений. Он так и сказал:
— Не понимаю, в чем дело.
Мирза-Реза, удивляясь простоте Фероха, сказал:
— Видно сразу, что вы в делах еще не бывали. Мне полагается гораздо больше.
Ферох спрашивал себя: «Как так? Что он говорит? Он потратил на меня меньше двух часов времени, и я ему плачу по туману за час, — неужели мало?»
— Ну, хорошо, скажите, сколько же вам?
В эту минуту к Фероху подошел Шейх-Мохаммед-Керим и шепнул ему на ухо:
— Давайте первый взнос.
Ферох ответил, что сейчас отдаст, только в другой комнате. И, повернувшись к Мирза-Резе, ждал его ответа.
— Мне полагается, — сказал Мирза-Реза, — маклерских с тумана десять шаи. Сделка у нас была на двести туманов. Следовательно, мне нужно десять туманов.
Бедняга Ферох не знал, что ему делать. Он не мог теперь расторгнуть сделку, и не знал, как ему уговорить деллаля. Наконец, после долгих споров, сошлись на пяти туманах.
Потом, в другой комнате, Ферох передал письмоводителю сто туманов и попросил его поскорее написать тоусиэ, дать на подпись ага и отослать.
Шейх-Мохаммед-Керим обещал, что напишет и через два часа пришлет к нему на квартиру, на просмотр, может быть, чего-нибудь не хватает.
Ферох простился и пошел домой, радуясь, что хоть тут он имел удачу и что теперь Джавад будет вырван из лап полиции.
Прошло два часа, и вскоре затем явился сам Шейх-Мохаммед-Керим и подал Фероху готовое тоусиэ в незапечатанном конверте. Ферох поднес его к глазам и прочел следующее:
«В управление назмие. Как нам стало известно, вы, по оговору какого-то нечестивца, арестовали одного из близких нам людей и всячески его мучите, вплоть до того, что какой-то дурак следователь без всяких законных оснований приговорил его к ста плетям и еще шести месяцам заключения.