-- Дело ваше, -- ответил швейцар и простонал так же, как на лестнице.
-- Он рассердился на то, что ему пришлось напрасно в пятый этаж подниматься, сто двенадцать ступеней. Кроме того, он знал, что я всегда бываю дома в это время. Собственно говоря, голубчик, тут твоей вины нет.
-- Нет моей вины. У меня ноги опухли. Еле хожу, -- ответил швейцар.
-- Я и говорю. Тебе, голубчик, лечиться надо. Обязательно надо лечиться.
-- Так-с, -- сказал швейцар и переставил ноги.
-- А то как же? Вот у этого самого моего друга, Вязигина, есть знакомый доктор. Если ему сказать, он даром тебя лечить будет.
Фогель сделал паузу, чтобы дать возможность швейцару поблагодарить. Но тот молчал и наконец, подняв на него свои бесцветные, усталые глаза, спросил:
-- Мне можно идти?
-- Я тебя не задерживаю, -- быстро и внутренне испугавшись, ответил хозяин, так как уловил в голосе гостя прежние нотки раздражения: -- я только говорю, что вины твоей большой нет. Каждый человек может заболеть -- это верно. Но если жить в согласии, никого не обижать, то Бог простит и пошлёт исцеление. Мой друг, полковник Вязигин, он...
-- Отпустите меня, барин, -- жалобно и злобно сказал швейцар и повернулся.
-- Что ж, иди... -- растеряно ответил Пётр Алексеевич, не ожидавший такого ответа.
Швейцар ушёл. Тотчас же появилась Лидия Александровна. Она подслушивала за дверью.
Фогель беспомощно развёл руками.
-- Ты видишь, с ним ничего нельзя поделать. Упрямая скотина.
Лидия Александровна тоже была удручена результатом переговоров, но старалась обнадёжить мужа:
-- Не волнуйся так, -- проговорила она: -- всё устроится.
-- Я был с ним ласков. Я ему подробно объяснил. Больше я ничего не могу поделать. Конечно, теперь поздно. Теперь мы всецело в его власти.
-- ЧтС поздно? -- замирая, спросила Лидия Александровна.
-- Надо было раньше смотреть, до того, как подписали контракт. Он будет теперь все письма задерживать. Заказное письмо передаст, а простое...
Фогель стал подробно объяснять, какие неприятности может причинить швейцар, если захочет, и потому лучше не ссориться с ним, а жить в дружбе.
Обсуждали, чтС и как предпринять, и решили, что лучше всего Лидия Алексеевна поговорит по-хорошему с женой швейцара. Лидия Александровна пойдёт гулять -- хотя ей вовсе не хотелось гулять -- и на обратном пути повидает жену швейцара. Ей надо сказать, что Пётр Алексеевич очень огорчён происшедшим, обиделся, и что было бы хорошо, если бы швейцар попросил у него извинения. А если не извинения, то во всяком случае объяснил бы... При этом надо растолковать, что Пётр Алексеевич человек хотя и вспыльчивый, но отходчивый и добрый и, конечно, даст на чай... Сколько дать на чай -- полтинник или целый рубль -- тоже подробно обсудили. Решили -- рубль.
Наконец Лидия Александровна ушла, и Фогель остался один. Он лёг на кушетку и попробовал задремать. Но дремота не приходила. Беспокойные мысли целой толпою осаждали его голову. Он оглядывал квартиру, и она решительно переставала ему нравиться. То есть, всё по отдельности было хорошо и не беспокоило, но вместе не имело никакой цены. ЧтС за квартира, если внизу у подъезда день и ночь сторожит враг и только и помышляет, как бы выжить, как бы учинить гадость... Фогель стал думать, сколько ещё осталось жить в этой опостылой квартире. Контакт заключён на два года. К началу мая будущего года можно будет уехать на дачу. Это, значит, год и восемь месяцев. Долой те две недели, чтС уже прожиты, -- это год и семь с половиной. Скажем, полтора. "ЧтС ж, -- утешал он себя, -- полтора года не Бог весть какой срок. И не заметишь, как пройдёт. Вот некоторые люди по двадцать пять лет в тюрьме живут -- и ничего -- здоровы. А через полтора года можно найти новую квартиру с молодым швейцаром. "Здравствуй, голубчик", -- скажет Пётр Алексеевич этому швейцару. "Здравствуйте, барин", -- весело откликнется он: -- вам письмо есть".
Он даже улыбнулся, так ясно он видел этого милого, услужливого молодого швейцара и письмо, лежащее на столе в передней.
Через полчаса пришла Лидия Александровна. Лицо её было строго, как будто кто-то заболел в доме. Она видела жену швейцара, но говорить почти не удалось, потому что её куда-то позвали. Во всяком случае она сердится.
-- Сердится? -- бледнея, переспросил Фогель.
-- То есть, не то что сердится, -- постаралась смягчить впечатление Лидия Александровна: -- но сказала: "Никогда ничего подобного не было".
-- Никогда не было? -- ещё тише и беспокойнее спросил её муж. -- А про рубль ты не говорила?
-- Когда же говорить, когда её позвали?
-- А может, это она сама ушла, а вовсе её не звали? -- мнительно спросил муж.