-- Егорыч. Пойдём, -- говорила над ним жена и тянула за рукав.
Фогель в изумлении постоял на лестнице и потом взобрался наверх.
Действительно, жаркое оказалось засохшим, и тотчас после обеда начало стрелять в висках.
Было очевидно, что швейцару так или иначе необходимо всучить взятку.
На другой день жена швейцара опять стояла у подъезда, как солдат на часах, и оглядывалась уже в обе стороны. Она молча открыла дверь и молча пропустила мимо себя Фогеля. О швейцаре он не расспрашивал, делая вид, что погружён в какие-то свои глубокие думы....
Вечером часу в одиннадцатом Пётр Алексеевич, закутавшись и захватив зонтик, вышел. Он никем не был приглашён и никуда не собирался. План был таков: погулять по городу до тех пор, пока парадная дверь будет заперта, вернуться после двенадцати и, когда на звонок выйдет швейцар, всучить ему рубль. Этим сразу все недоразумения будут рассеяны...
Фогель ходил без всякой цели и поминутно смотрел на часы. Время, когда солнце радовалось тому, что Пётр Алексеевич хорошо устроился, давно миновало. Дул холодный ветер, накрапывал мелкий дождь. Было неуютно, сумрачно и тоскливо на улицах. Фогель думал:
"Дойду до того угла и посмотрю на часы. До того не буду смотреть. Лучше всего вообще забыть про время. Если думать о нём, то оно тянется без конца. А может быть, считать? Раз, два, три, четыре... Лучше считать фонари, а не шаги. Сколько может быть расстояния между двумя фонарями? Тридцать? Двадцать пять? Вот кто-то проехал. Толстый какой. Больше тридцати пяти не будет. А вот и угол. Теперь можно на часы посмотреть. Фу ты, гадость, только пять минут прошло... Опять проехал...
Медленно тянулось время. Иногда он забывал, зачем гуляет по холодным улицам, и думал: "Пойду спать". Но тотчас вспоминал, в чём дело, и уныло шагал дальше. Он заглядывал в подъезды, и если видел швейцара с молодым, услужливым, ясным лицом, то чувствовал, как больно и завистливо сжимается сердце.
Башенные часы пробили три четверти двенадцатого, и он обрадовался, так как оказалось, что его золотые часы опаздывают на три минуты.
-- Это хороший знак, -- почему-то рассчитал он. -- Ну, теперь уже немного осталось.
Неприятно было то, что дождь явно усиливался. Кроме того, как-то особенно нудно и терпко заныли колени.
"Кажется, простудился", -- с тихим ужасом подумал Пётр Алексеевич. -- Домой. Скорее домой. Какой кошмар!
Но домой ещё нельзя было. Ныли колени, и в голову лезли необыкновенно пустые и надоедливые мысли. Улицы совершенно опустели, даже не проезжали извозчичьи пролётки. Он видел, как одна за другой запирались парадные двери, но всё ещё медлил.
-- Просчитаю до трёхсот, а потом поверну обратно. Пусть он уснёт, а то неловко дать рубль, он удивится и спросит: за что?
Мокрый, усталый, с подгибающимися ногами он направился к себе. По дороге ему попалась в глаза вывеска аптеки. Пётр Алексеевич позвонил -- раз и другой. Заспанный угрюмый парень отпер дверь. Он прошёл в аптеку, где помощник провизора с поднятым воротником пиджака уже ждал его за прилавком.
-- Сушёной малины на десять копеек, -- сказал Пётр Алексеевич.
-- Ма-ли-ны? -- зло растягивая слово, сказал парень.
Угрюмый парень, запирая дверь, вопросительно посмотрел на Фогеля. Тот вышел.
Через три минуты он звонил у своего подъезда. Его сердце билось. Выйдет сам швейцар или его жена? Хотя это было всё равно, -- но лучше, если швейцар сам. Он видел, как осветилась лестница, и длинный, худой Егорыч, закутавшись в пальто, медленно потащился к дверям. Через стекло Фогель подивился бледности и худобе его лица. Швейцар изнутри долго возился с ключом и наконец, не взглянув, пропустил мимо себя позднего гостя. Но поздний гость остановился и увидел, что в голубых старческих глазах швейцара, как и тогда, отразился немой страх. Старик даже руки протянул вперёд, как будто отстранялся от чего-то ужасного.
-- Не лёгкая служба вставать по ночам, -- сказал Фогель и нарочно медленно принялся рыться в кошельке, хотя рубль этот давно уже был заготовлен: -- старому человеку покой нужен прежде всего. Я, например, если не высплюсь, то... Вот тебе, голубчик, получи.
Он протянул серебряный рубль. Швейцар механически взял монету.
-- Спасибо, барин, -- едва внятно пробормотал он, запирая двери.
Пётр Алексеевич сделал два шага наверх по лестнице и остановился, как будто только что вспомнил:
-- Писем не было?
-- Чего? -- глухо переспросил швейцар.
-- Писем?..
-- Не было.
"Каналья", -- злобно подумал Фогель и продолжал подниматься.
Ещё долго не ложились и обсуждали положение. Было ясно, что этот рубль пропал даром, и враг более страшен и опасен, чем это казалось. Сделалось совсем тоскливо.