– Возможно, пока ты будешь в Эдинбурге, я распутаю дельце-другое, – сказала Лизетт весело. – Тогда я смогу тебе заплатить.
Ее брат нахмурился.
– Это и близко не смешно. Пообещай мне, что не станешь делать такие глупости.
Таинственно улыбнувшись, она взглянула на часы.
– Ты опоздаешь на корабль, если не выйдешь сию же минуту.
– Так помоги мне, Лизетт, если ты…
– Иди, иди! – крикнула она, толкая Дома к двери. – Ты прекрасно знаешь, что я тебя дразню. Не волнуйся за меня. Со мной все будет хорошо.
Наконец он ушел, бормоча что-то о нахальных слугах и беспокойных сестрах. Рассмеявшись, Лизетт вновь взялась за корреспонденцию, откладывая каждое из писем к документам по тому или иному делу и сооружая стопку из новых запросов, которые собиралась просмотреть последними.
Она провела день, отвечая на эти письма, делая примечания по поводу дел, которые, как ей казалось, могли заинтересовать Дома, и занимаясь делами по хозяйству. Когда Лизетт легла в постель, была уже почти полночь. До этого пытаться уснуть не имело смысла: большую часть вечеров по улицам шатались толпы театралов. Впрочем, ей нравились шум и суматоха. Они напоминали Лизетт о театрах, в которых маман играла в Тулоне.
Когда она легла, шум на улице стих. Обычно он не возобновлялся до полудня – во всяком случае, на их оконечности Боу-стрит.
Потому, когда вскоре после рассвета с первого этажа донесся тяжелый стук во входную дверь, у Лизетт едва не остановилось сердце. Кто бы это мог прийти в такую рань? О боже, неужели что-то помешало кораблю Дома отправиться в Эдинбург?
Спешно набросив пеньюар поверх ночной рубашки, она поспешила в коридор, услышав ворчание Скримшоу, уже направлявшегося к двери. Едва он успел открыть ее, как послышался сердитый мужской голос:
– Я требую встречи с мистером Мэнтоном.
– Прошу прощения, сэр, – ответил Скримшоу, с большим апломбом играя роль дворецкого. – Мистер Мэнтон не принимает клиентов в столь ранний час.
– Я не клиент, – парировал мужчина. – Я – герцог Лайонс. – В его голосе звучал ледяной гнев, на который были способны только аристократы. – И лучше бы ему со мной увидеться.
Это смелое заявление заставило Лизетт в панике ринуться к двери.
– В противном случае, – продолжил герцог, – я вернусь с представителями закона, которые обыщут каждый дюйм этого дома в поисках его и его…
– Его здесь нет, – сказала Лизетт.
Сбегая по лестнице, она даже не думала о том, как была одета. Последней вещью, в которой нуждались «Расследования Мэнтона», был назойливый герцог, шарящий по особняку вместе с толпой полицейских из-за того, что его разозлил какой-то глупый пустяк. Даже слух об этом мог разрушить их жизнь.
Однако, оказавшись внизу и увидев гостя, Лизетт замерла. Потому что стоявший перед Скримшоу в двери человек не выглядел как герцог.
О, одет он был по-герцогски – дорогой шелковый цилиндр, искусно сшитый кашемировый сюртук, идеально завязанный шейный платок. Однако все герцоги, которых Лизетт видела в газетах или на карикатурах, были седыми и согбенными.
Этот же герцог был совсем другим. Высокий и широкоплечий, он поразил Лизетт больше, чем любой другой из мужчин, которых она видела за всю свою жизнь. Он не был красавцем, нет. Черты его лица выглядели излишне резкими – тяжеловатая челюсть, слишком глубоко посаженные глаза. Золотисто-каштановые волосы тоже были откровенно прямыми, чтобы его прическа смотрелась модно. Однако герцог был привлекателен, о да. Лизетт он казался привлекательным настолько, что она сама на себя за это разозлилась.
– Дома здесь нет, – сказала она вновь.
– Тогда скажите мне, где он.
Он явно ждал, что Лизетт просто начнет плясать под его дудку, и это заставило ее ощетиниться. Ей уже приходилось иметь дело с людьми вроде него, и самым худшим было бы позволить ему себя запугать и рассказать слишком многое. В конце концов, она все еще не знала, что ему нужно.
– Он ведет расследование за пределами города, ваша милость. Это все, что я вправе вам сообщить.
Глаза безупречного нефритового цвета вперились в Лизетт, срывая с нее вуаль претенциозности. Одного свирепого взгляда хватило герцогу для того, чтобы раскрыть ее возраст, семейные связи, общественное положение. Он заставил Лизетт почувствовать, кем она была… и кем не являлась.
Герцог посмотрел в сторону, однако затем его всевидящие глаза вновь уставились на нее.
– А вы кто такая? Любовница Мэнтона?
Нарочитое презрение в его голосе заставило Скримшоу побагроветь, однако прежде, чем слуга успел что-то сказать, Лизетт коснулась его руки: