— Света! Какой платочек! Какие полосочки? Нет и лет. Мы так рисковать вообще не можем. Твой отец — лучший адвокат в городе. Да наверное во всей области. Я радио слушала. Говорят, таких адвокатов еще в Москве поискать надо. Понимаешь, он лучший. А вот какой ты свидетель — этого еще никто не знает.
— Что же тогда делать? Послушай, а может Палыч?..
— Ага, очень умно! Все знают, что Палыч — лучший друг Максима. Все знают, что Максим к нему в котельную из гостиницы съехал.
— Вот и отлично. Палыч расскажет. Мол, почувствовал что-то неладное.
Пошел вслед за парнем. И видел, что он не стрелял.
— Ну да. А обвинитель, чугунка эта, спросит: что ж вы раньше об этом не сказали? Когда ваш лучший друг в тюрьме сидел, суда ждал. Только сейчас пришли, как увидели, что совсем жареным пахнет!
— Плохо, совсем плохо…
— Да, Света, тут нужен человек со стороны, недруг Максима, и который умел бы виртуозно врать.
Светка горько усмехнулась:
— Виртуозно врать говоришь? — и вдруг вся просияла. — Мне кажется, я знаю такого человека… Знаю.
— И кто же этот замечательный лгун?
— А ты догадайся. Слабо? Сдаешься? Ладно — раскрываю тайну. Это — Антон Николаич Астахов! Виртуозней враля я в своей жизни еще не встречала!
В первую секунду Кармелита онемела от удивления. Какой еще Антон? Этот самый негодяй, из-за которого начались все неприятности? Но потом, когда первое изумление прошло, Кармелита подумала, почему нет. Антон увивается за Светой. Они даже близки были. Подлец он, конечно, редкий. Алгун еще больший.
Так, может, хоть раз его ложь может быть во благо?
— Света, а он сможет?
— Еще как сможет! Будь совершенно спокойна. Что-что, а врать он умеет гениально.
— Ты знаешь, а что если его завалят вопросами, и он растеряется.
— Кто растеряется? Кого завалят? Антона Астахова? Да он сам, кого хочешь, вопросами завалит.
— Ну, допустим, с его лживой подготовкой все в порядке. А вот… Я не уверена, можем ли мы полагаться на него, как на человека.
— Вот это вопрос. Я сама его побаиваюсь. Но с другой стороны, знаешь, я подумала: может, я была немного несправедлива к нему.
— Когда? — зло спросила Кармелита, вспомнив Антоновы приставания в машине и возле гостиницы.
— Ну когда он мою выставку делал и картины покупал… Он так старался, а я его здорово припечатала.
— Знаешь, подруга, мне трудно говорить. По отношению ко мне Антон — свинтус редкий. А с тобой — Бог знает. Ты сама в себе разберись.
— Вот я и разбираюсь. Мне ведь тоже с ним трудно. То он хороший, кажется, лучше не бывает. А потом — увидишь эти насмешливые глаза… И все… И…
— Ну вот… — разочарованно сказала Кармелита.
— Но ведь они были когда-то друзьями. Пока не рассорились. Из-за тебя, между прочим, — в голосе Светы почувствовалась легкая ревность. — Неужели он не захочет старого друга выручать. Которого сам же подставил. И не раз.
— Если бы хотел, давно бы уже помог. А он что-то не очень торопится помогать.
— Знаешь что. И все-таки мы должны дать ему этот шанс. Опять же, Антон — сын Астахова. А его в этом городе все уважают. И к словам его сына должны прислушаться.
Кармелита промолчала. Последний довод показался ей совсем уж неубедительным.
— Не грусти, подруга. Давай попробуем. По крайней мере, другого выхода у нас все равно нет. Ведь правда?
— Правда… — грустно сказала Кармелита. Тут Света права, на все сто права.
На безрыбье и Антон свидетель.
— Что? — переспросила Рубина. — Что ты сказал?
— Красавица ты моя! — засмеялся Палыч, весьма довольный собой. — Неужто на ухо туговата стала? Я говорю, — начал говорить он нарочито громким голосом. — Говорю, что заявлю на суде, мол, стрелял в Миро.
— Ты с ума сошел!
— А чего? Может, у меня судьба такая. Как говорят в этих книжках — планида: быть цыганоубийцей. Вот твоего брата ты с моей совести сняла?
Сняла. Так я на нее теперь Миро повешу. Совесть моя привыкла мучаться.
Но Рубине совершенно не понравился его шутливый, ернический тон.
— Перестань, Паша. Взрослый мужик, можно сказать, старый. А такое говоришь… Как говорила мать моя, Ляля-Болтушка, до кучи не держится.
— Держится, Рубинушка, все держится. И в кучку собирается. Суди сама.
Сама говоришь, жизнь уже почти закончилась. Начинать нам с тобой что-нибудь рано. Так, может, хоть молодежь выручу. Мне любой срок не страшен. Что тут в котельной книжки читать, что там, на зоне. Старика, чай, уважат.
— Пашенька, не надо этого делать.