Но поскольку Кармелита никак не могла себя заставить говорить с этим хлыщом, Света взяла инициативу на себя.
— Антон, ты должен нам помочь! — Чем?
— Ты единственный, кто может спасти Максима!
— Вот так, да?
Антон немного растерялся.
Он знал, что Максима судят. И, честно говоря, никак не мог разобраться в своих чувствах. Иногда ему было приятно увидеть противника, поверженного окончательно, абсолютно проигравшего в споре за Астаховскую симпатию.
А потом вдруг вспоминались дни их дружбы. Как Максим всегда выручал из любых передряг. И как он, Антон, его подставил. Тогда сразу становилось жалко это неудачника. Хотелось проявить благородство, отплатить за все его услуги — и красиво, под всеобщие аплодисменты, вытащить из этой передряги. А потом сказать: "Прощай, лузер! Я тебе ничего не должен!".
Да, пожалуй, это было бы красиво. Так что тут Светка лопочет?..
— …В общем, Антон, ты не сердись на меня, что я в прошлый раз тебя обидела, так сказала. Ну грубовато… Но сейчас ты просто должен помочь Максиму. Это твой последний шанс. Если ты этого не сделаешь, ты себе этого никогда в жизни не простишь. Понимаешь?
Антон ухмыльнулся:
— Классно получается, девчонки. По-вашему выходит, я должен взять вину на себя? И пойти за решетку вместо Максима, да?
Кармелита громко хмыкнула. А Света перевела этот звук на человеческий язык.
— Нет, Антон, такого благородства от тебя никто не требует. Нет, все гораздо проще. Ты должен сказать в суде, что в момент выстрела находился недалеко от дома Зарецкого и видел, что Максим не стрелял.
Антон задумался.
— Хорошо, а кто же тогда стрелял?
— А ты не видел. Ты видел главное, что у Максима ружья не было. И что он подбежал к нему только тогда, когда уже прозвучал выстрел.
— А Максим меня видел? — Нет!
— Нет! Я этого говорить не буду! Вся ваша история дурацкая. И никто не поверит.
— Почему она дурацкая? — обиделась Света.
— Объясняю. По вашей версии, мы все, всем Управском, ненавязчиво так, гуляли около дома Кармелиты — это же бред. Что я там делал? Сидел в кустах, прятался от Максима, да? Что молчите?
Девчонки и вправду молчали.
— Да судья меня утопит в разных вопросах! Зачем я туда пошел? Почему меня не видел Максим? Почему я так удачно видел Максима, но не видел того, кто стрелял? И так далее, и так далее…
— Хорошо, Антон, а что ты предлагаешь?
— А я предлагаю сказать, что мы с Максимом были вместе!!!
— Ты думаешь, это что-то меняет?
— Уверен!
— Давай тогда проведем эксперимент. Итак, я судья и одновременно обвинитель. А ты — свидетель.
— А поехали, — азартно сказал Антон. Игры, эксперименты — это по его части.
Астахов был угрюм.
— Ну что, Форс, ты, конечно, работаешь по-честному. Хорошо отбиваешься.
Но, по-моему, наши дела как-то не очень.
— Да, Николай Андреевич, не очень. Я бы сказал: очень даже не очень!
Если бы приговор вынесли сегодня, Максим получил бы по полной программе.
— Неужели ничего нельзя сделать? Ведь видно же, что он не виноват.
— Это только вам видно. А больше никому. Все против него: взяли с поличным, и мотив налицо — ревность.
— А не слишком ли ты беспристрастен и спокоен, для адвоката? А?
Форс изобразил на лице обиду, вызванную ущемлением профессиональной гордости:
— Вы хотите, чтобы я рыдал от горя? И рвал на себе волосы. Я не барышня из заведения, а профессионал, и перечисляю вам факты, которые нужно знать. И на которые необходимо опираться.
— Ладно, ладно, не кипятись. Но согласись, Леонид, просто сидеть и ждать у моря погоды, тоже как-то… — Астахов неопределенно повертел рукой.
— А я и не сижу, Николай Андреевич. Я рыбку ловлю в мутной судебной водичке. И сегодня, между прочим, очень крупную, ну не то, чтобы поймал… но место ее рыбное приметил.
— Так, так. Выкладывай.
— Правда, я вам всегда говорил, что Зарецкий — коварный тип и верить ему нельзя.
— Говорил. И что?
— А вот что: есть у него, оказывается, свидетель, который видел, что Максим не стрелял.
Астахову понадобилась минутка-другая, чтобы переварить услышанное.
— Понятно… А Баро все это время свидетеля придерживает, как туза козырного. Как ты думаешь, зачем?
Форс не думал, Форс точно знал зачем, но Астахову говорить не стал.
Правда — дорогой товар. Глупо торговать ею оптом. Только малыми крупицами.
— Трудно сказать, что у него на уме. Может, шантажирует кого. А может, чего-то выжидает. А может, просто хочет засадить Максима, чтобы тот за его Кармелитой не волочился…