Нелегко было и Рычу после всего, что он услышал о Максиме, неестественно, запредельно, идиотски всепрощающем. Человек, не сдающий ментам своего противника, пока еще даже неизвестного, в Рычевых понятиях значил очень много. И уж никак не заслуживал того, чтоб на него навесили чужое глупое покушение. Рыч даже начал про себя прикидывать — думать, решать: а если Баро не даст ему команду — хватит ли у него сил, воли, промолчать?.. Или, может, признаться во всем, обеспечив свободу Максиму (а уж там, на свободе хорошо бы ему наново набить морду, чтоб не заносился).
Да, вот так все непросто… Поэтому когда Баро вызвал Рыча к себе в кабинет, оба какое-то время молчали, не зная, как начать разговор.
— Последнее заседание суда над Орловым совсем скоро, — безлично, вроде бы, ни к кому не обращаясь, сказал Зарецкий.
Но Рыч только ждал, чтобы хозяин заговорил:
— И что же мне теперь делать, Баро?
Зарецкий резко рубанул рукой:
— Ты пойдешь и скажешь всю правду. Я не могу позволить сесть в тюрьму невинному человеку. Мы, цыгане, и сами слишком часто сидели безвинно, чтобы допустить такое.
— Извините, Баро, но почему мы так долго тянули с правдой? Вы же понимаете, ведь в суде мне говорить. Что я отвечу судье и прокурору?
— Ну ответишь… что… — Зарецкий совершенно не представлял, что сказать Рычу, в чем и признался по-честному. — Не знаю, Рыч, что ты скажешь.
Давай я срочно вызову Форса, обсудим…
В кабинет без стука ворвалась Кармелита:
— Папа, мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно…
— Ступай, Рыч, мы потом договорим, — сказал Баро с облегчением.
Рыч пожал плечами, вышел из кабинета. Кармелита проводила его взглядом, проследила, хорошо ли охранник закрыл дверь, и лишь тогда заговорила.
— Папа… ты знаешь, я много думала… я решила принять твое условие, — сказала, как в прорубь нырнула.
Баро пришлось включить всю силу воли, чтобы промолчать и не сказать, что он уж сам был готов выполнить все условия дочери.
— Я выйду замуж за Миро. Только пусть Максим окажется на свободе.
Баро смутился, опустил глаза. Сейчас еще не поздно сказать дочке, что он и сам, без всяких условий решился дать Максиму вольную. Но нет, нет… Баро окончательно взял себя в руки, посмотрел дочери прямо в зрачки. И в его глазах снова была только суровость, никакой жалости.
— То есть ты твердо решила принять мое условие, Кармелита? Возврата к старому не будет?
— Да. Если ты имеешь в виду мои чувства к Максиму, то да…
— Я имею в виду ту глупость, которую ты принимаешь за "чувства"!
Как же захотелось Кармелите взорваться, запустить в голову отцу стул, нет, пожалуй, стул слишком тяжелый. Да хоть вот эту настольную лампу! Но она взяла себя в руки, сказала подчеркнуто послушно, покорно:
— Я сделаю все, что ты скажешь…
— Ты выйдешь замуж за Миро!
— Я выйду замуж за Миро…
— И дашь мне слово, что никогда не будешь встречаться с этим гаджо!
— Если ты спасешь его, я никогда больше не увижу Максима.
— Я-то свое слово сдержу. И сделаю все, чтобы вытащить его из тюрьмы. А ты?
— И я не нарушу.
Баро вздохнул с облегчением.
— Так-то лучше! Наконец-то ты приняла правильное решение.
— А ты не оставил мне выбора… Лицо отца вновь окаменело:
— Я не оставил тебе выбора? А ты мне оставила выбор? Ты, столько раз обманывавшая меня, сбегавшая из дома… Ты мне выбор оставила? — теперь уж Баро хотелось запустить чем-нибудь в дочку. — Да пойми же ты — все, что я делаю, это не моя прихоть! Я не хочу тебя ломать, но я желаю тебе счастья, и потому никак не могу допустить, чтобы ты продолжала делать глупости!
— Да, папа. Только вся беда в том, что у нас с тобой разные представления о счастье… О моем счастье.
Баро хотел возразить, однако Кармелита не дала ему и слово вставить:
— …Но ты, конечно же, прав! Ты — отец, ты — цыганский отец. И знаешь, как правильно. По-цыгански правильно. Зачем тебе спрашивать, чего хочу я, глупая, незнающая? Да, я ничего не знаю, ничего не понимаю… Тебе не представить, как я мучаюсь. Но я смирилась. Сердце мне подсказывает, что я должна предать, чтобы спасти… И не смотри на меня так. Я дала слово, и я его сдержу! Хотя… В отличие от тебя, я никогда не смогла бы допустить, чтобы пострадал невиновный, — Кармелита ушла, хлопнув дверью.
Баро достал из ящичка портрет Рады:
— И ты меня осуждаешь?
Долго, до боли в глазах вглядывался в фотографию. Но не дождался от Рады никакого знака.
Бережно спрятал обратно, в потайное место, портрет. Позвал Земфиру.
Хотел услышать от нее доброе слово. Но не дождался. А ведь он не сделал ничего плохого. Только добра всем хочет, только добра…