Выбрать главу

Рыч не знал, стоит ли говорить то, что он сейчас хочет сказать. И все же решился.

— Понимаете, я профессионал. Привык иметь дело с крепкими врагами, тоже профи. А тут то Максим, то Кармелита несколько раз выставляли меня идиотом со своими детскими хитростями…

— То есть, если я правильно понял, вы решили его немного проучить?

— Да. Я хотел, чтобы у него больше не играло детство в жо…

Судья резко прервал Рыча:

— Богдан Васильевич, подбирайте выражения. Здесь все-таки суд!

Зал рассмеялся. Форс тоже улыбнулся. Удачно все получается. Даже эта нежданная грубость Рыча пришлась к месту, разрядила атмосферу и придала еще большую достоверность, естественность всему его рассказу.

— А почему вдруг вы решили все-таки дать показания?

— Я всегда знал, что скажу правду. Может, не сразу, но скажу… Я не хочу, чтобы пострадал невиновный! Только пусть не борзеет больше!

— У меня к вам последняя просьба, уважаемый свидетель, — Форс состроил комическую рожу. — Будьте любезны, разъясните присутствующим смысл слова "борзеет".

— А чего, они не знают, что ли? Ну это, типа, пусть не наглеет.

Филологические изыскания Рыча выглядели комично. Зал опять заулыбался.

Форс победно посмотрел на Чугаева.

* * *

А Петр Архипович сейчас поминал недобрым словом следователя Бочарникова.

Это ж надо опросил хренову тучу свидетелей. И в табор ездил, герой этакий. А с Рычем не поговорил… Тогда сразу, по горячим следам нужно было выжимать из Рыча четкие свидетельские показания: где он сам был, где Орлов, что видел? Тогда бы Рыч ходил под статьей за лжесвидетельство. И не стал бы так смело давать оправдательные показания. Так нет же, Бочарников, наверно, решил, что Рыч все равно слово в слово повторит то, что говорил его хозяин, Зарецкий. И просчитался. А расхлебывать все это теперь ему, Чугаеву!

Петр Архипович еще, конечно, помучил для порядку гражданина Голодникова вопросами. Но все без толку. Тот держался уверенно, и запутать его в показаниях, вывести на несоответствия не удалось.

Зачитывая обвинительное заключение, Чугуев бодрился. Где следует добавлял металлу, где нужно — иронии, подробно расписал обвиняющее заявление Люциты Виноградовой, а потом постарался сгладить впечатление от выступления Рыча:

— …Таким образом, что бы ни заявляли так называемые свидетели, появившиеся, как чертик из табакерки, в самый последний момент, обвинение считает гражданина Орлова Максима Сергеевича виновным в покушении на Милехина Миро Бейбутовича. Согласно статьи 105 Уголовного кодекса Российской Федерации, обвинение просит суд назначить подсудимому Орлову наказание в виде десяти лет лишения свободы, с отбыванием срока в колонии строгого режима.

Зал застыл. Ну, во-первых, десять лет — все же не двенадцать… А во-вторых, после выступления Рыча никому верить не хотелось, что Максима могут засудить. Все с нетерпением ждали, что же теперь скажет защита. То есть — Форс.

* * *

А Леонид Вячеславович не торопился. Аккуратно собрал бумаги, сложил их ровненько в стопочку. И все делал с таким видом, как будто бы это сейчас самое важное в мире занятие. Говорить же он начал неожиданно. И оттого все слушали его с особым вниманием.

— Мы только что послушали речь обвинителя, требующего самого сурового наказания за покушение на жизнь человека. Я согласен… Совершенно согласен.

Но только в той части, что покушение на жизнь человека — тяжкое преступление, требующее самого сурового наказания.

Чугуев недовольно скривился. Ну вот, начались эти актерские адвокатские штучки. А Форс и не смотрел на его кислую рожу. Голос адвоката набирал силу.

— Однако же заметьте: ни один из выступавших свидетелей, не сказал, что мой подзащитный способен на подобное преступление. Более того, все они убеждены в обратном. Но, обвинение не обратило внимания на эти факты. Оно сделало упор на неоспоримые, как казалось на первый взгляд, аргументы.

Первое: мой подзащитный был задержан на месте преступления с ружьем в руках.

И второе: что у него, якобы, имелись мотивы для совершения преступления…

Форс опять сделал небольшую паузу. И продолжил.

— Давайте сначала разберемся с мотивом преступления, который инкриминируют моему подзащитному. Ревность… Несчастный влюбленный хочет отомстить своему счастливому сопернику. Но, скажите, кто лучше самого пострадавшего может охарактеризовать суть их взаимоотношений? А пострадавший меж тем, уверен, что ни любовь к его девушке, ни ревность не способны толкнуть Максима Орлова на столь низкий поступок! И суд не может не обратить должного внимания на заявление Миро Милехина.