Максим начал нудно пересказывать уже не единожды говоренное. Но Форс сразу же его остановил, причем сделал это даже жестче, чем следователь:
— Все, хватит! Сидел в кустиках, чтобы посмотреть, как твою возлюбленную сватают… Потом услышал выстрел, но побежал не к возлюбленной, которую могли ранить, а на звук выстрела… Увидел ружье на земле… Поднял его… С ним и стоял, смирно ожидая, пока тебя схватят цыгане. Да?
— Да, — угрюмо ответил Максим; он совсем иначе представлял себе общение со своим защитником.
— И ты хочешь, чтобы суд поверил во всю эту белиберду?
— Я понимаю, что это глупо звучит… Но… это так и было.
Форс вздохнул глубоко и безнадежно.
— Ладно, Максим. Не будем зря тратить время и силы… Ты же, елки-палки, гомо сапиенс. Человек вполне разумный. Давай попробуем мыслить рационально…
— Давайте…
— С этой версией, что я сейчас услышал… точнее, рассказал, твою невиновность доказать невозможно. Значит, что…
Максим промолчал.
— Я говорю, что? Нужно срочно придумать другую!
— Какую другую?
— Ну… Например, договориться и убедительно рассказать, что ты следил за женихом и невестой, где-то в цыганских закромах нашел цыганское же ружье.
И выстрелил в состоянии аффекта.
— Я не стрелял! — упрямо повторил Максим.
Форс с трудом удержался, чтобы не обозвать своего подзащитного не вполне корректными словами, вроде "тупой баран". И продолжил разъяснения:
— Аффект объясним: у тебя увели любимую девушку… Поскольку Миро остался жив, срок будет минимальным. А уж я постараюсь сделать его еще и условным… Это трудно, конечно, но…
— Нет! Я в Миро не стрелял, и я расскажу все, как было.
— Не будь дураком, парень! — Форс выбрал самое мягкое из всех возможных в данном случае ругательств. — Тебе что, хочется сесть в тюрьму?
— Не хочется. Просто все дело в том, что я не стрелял.
Ну как тут будешь спорить с сыном?
Адвокат нашелся! Максима защищает!
Бейбут начал злиться. И тут же вспомнил все рубинины наставления. Да и сам догадался, что нельзя нервировать больного. Но как тут с ним разговаривать. Так ведь и свое сердце сорвать недолго.
Возникшее затруднение разрешилось само собой. В дверь постучали. И Бейбут впустил в дом первого посетителя для целебного общения с больным.
Пришел Степка.
— Бейбут, я к Миро. Можно?
— Проходи, Степ. Наш Миро уже так окреп, что о суде рассуждает и даже гаджо защищает.
Степан рассмеялся, приняв все это за шутку.
— Э-э-э, Миро! Гаджо и без нас защищать будут… Ты сам-то побыстрее выздоравливай!
— Я постараюсь… А как там Торнадо?
— Ничего, ничего! Я сам за ним ухаживаю, как за родным братом!
— Это как?
Степан смутился. Но чуть и ненадолго:
— Ну, кормлю, пою. К дереву крепко привязал.
— Да, Степан, — рассмеялся Миро, негромко, чтобы боль в груди не потревожить. — Не хотел бы я быть твоим родным братом.
И слова эти, обидные в другой ситуации, сейчас прозвучали беззлобно, по-доброму.
— Хорошо, Миро, шутишь. Значит, уже совсем здоровый. Скоро бегать будешь.
— А что в театре? Как репетиции?
— Миро, ну какие репетиции? Все остановилось…
— Отец, ну как же так? На что табор жить будет?
— Не того коня хлещешь, сынок. Сам раненый валяешься, людей всех переполошил. А я виноват…
— Но ты же сам говорил: сначала надо думать о людях, а потом о себе.
— Да ты прав, сын… — сказал Бейбут уже серьезно. — Вот что, Степка!
Иди и предай всем, мы возобновляем наши репетиции.
— Ладно, ладно, я пошел… Давай, Миро! Пока!
А Миро опять заснул, как только за Степаном дверь закрылась. Лицо его было спокойное, как у ребенка.
Права Рубина: хорошее общение — самое целебное лекарство.
В другой раз Миро проснулся оттого, что кто-то гладил его по небритой щеке.
— Кармелита… — сказал он, прежде чем глаза открыть.
Люцита отдернула руку.
— Прости, что помешала тебе досмотреть твой сон. Хотела уйти.
— Люцита, постой!
— Зачем? Чтобы ты снова мучил меня, вспоминая ее.
Миро огляделся, никого, кроме их двоих, в трейлере не было. Бейбут, наверно, покурить вышел.
— Послушай, Люцита, давай не будем ссориться. Девушка опять села перед ним.
— Вообще-то, я пришла узнать, как ты себя чувствуешь?
— А как, ты думаешь, я могу себя чувствовать, если Ты так изводишься?
— Значит, ты хоть иногда думаешь обо мне?