И еще раз проговорил сам с собой все свои мысли. Найдя их безошибочными, позвал Кармелиту.
Разговор с ней начал аккуратно, можно даже сказать — добродушно.
— Как дела, дочка! Была в таборе?
— Да, папа.
— Виделась с Миро? Как он?
— Ничего, уже лучше. Бабушка сказала, что он скоро ходить сможет.
Баро подмигнул заговорщицки:
— Хорошая новость! Значит, скоро быть свадьбе? А? Дочка?
Кармелита не сразу ответила. Да и ответила невпопад:
— Пап, знаешь, я тут одну важную вещь поняла…
— Говори! — напрягся Баро.
— Я была на свидании у Максима.
— Ну и?.. — напрягся Баро еще больше.
— Я поняла, что он действительно ни в чем не виноват. Он не стрелял в Миро! Ты что хочешь со мной делай, но я ему верю!
— Это все? — выжидающе спросил Зарецкий.
— Нет, папа. Нет…
Чувствовалось, что Кармелите трудно произнести то, что она хочет сказать.
— Понимаешь, папа… Еще я поняла, что… Что я не люблю Миро настолько, чтобы стать его женой…
Вот! Приблизительно этого Баро и ждал. Все возвращается на круги своя.
Снова дочь не хочет прислушиваться к своему рассудку, и в который раз готова выставить себя и его, Зарецкого, на посмешище.
Нет!
Этого больше не будет.
Хватит жалости, хватит отцовской мягкотелости. Отец — это не только отец. Отец — прежде всего мужчина!
— Я знаю, дочка. — Что?
— Я знаю, что стрелял не Максим.
— Так ты знаешь, что он не виновен? — Да.
— Давно?
— Недавно.
— Папа… ну так пошли быстрее в отделение милиции. Надо следователю рассказать! Ну пойдем… Я с тобой!
— Подожди, дочка.
— Пап, ну чего ждать? Чем скорее мы расскажем, тем быстрее Максима отпустят.
— Кармелита! Успокойся. Успокойся и послушай меня. Есть свидетель, который видел, что Максим подошел к ружью и схватил его уже после выстрела.
— Хорошо. Еще лучше.
— Я готов предоставить следствию свидетеля, но не ради этого…
Максима, а ради тебя.
— Подожди… Я что-то не понимаю, что ты имеешь в виду…
— Этот свидетель выступит только в том случае, если ты выполнишь одно мое условие…
— Какое… условие?.. — растерянно спросила Кармелита.
— Светка, танцуй! — сказал Антон, найдя Свету в скверике возле театра.
— Что такое?
— Что-что? Едет главный ценитель живописи города Управска.
— Кто?
— Николай Андреич Астахов в пальто!
— Что, правда? — Света очень обрадовалась.
В городе все хорошо знали, что картины — пунктик Астахова. И его дом до сих пор не ограбили только потому, что боялись связываться.
Но тут же Света подозрительно спросила:
— Это, небось, ты упросил его приехать.
Антон промолчал. По большому счету, именно так все и было. Отец, в кои-то годы выбравшийся с мамой в ресторан, совсем не горел желанием быстро сворачивать ужин и мчаться на какую-то сомнительную выставку. Но что поделаешь, когда сын так упрашивает!
— А вот и папа! — гордо сказал Антон. — Все, хватит ныть, пошли встречать.
— Не нужно встречать.
— Что, боишься?
— Нет, просто пусть он сначала походит, посмотрит… А потом уж мы поговорим.
Антон прикинул и решил, что так, действительно, будет лучше.
Света наблюдала за Астаховым издалека, вздрагивала от каждого его жеста.
У Антона сердце сжималось от жалости. И, в конце концов, он предложил прекратить эту пытку, пойти к Астахову и прямо спросить о его впечатлениях.
Подошли. Николай Андреевич, заложив руки за спину, стоял твердо, как скала. Парочка не решалась отвлечь его от созерцания. Ждали, пока сам развернется.
И вот Астахов наконец повернулся. Увидев Свету, чуть смутился, но быстро взял себя в руки:
— Благодарю вас, Светлана, я получил истинное удовольствие.
— Да, правда? Вам действительно что-то понравилось?
— М-м-м. Знаете, довольно зрелые работы. Я рад, что у нас в Управске появился художник, который отважился на персональную выставку.
— Вы знаете, я бы сама не отважилась. Это все ваш сын — Антон. Это он отважился. Он все сделал.
— Что ж ребята, я рад за вас. А теперь я прошу прощения, мне пора. До свидания!
— До свидания! — сказала Света.
— Пока! — крикнул вдогонку Антон. Света состроила недовольную мину.
— Ты чего? — удивился Антон. — Ему же понравилось!
— Знаешь, Антон! Я думаю, если бы ему понравилось, он бы сразу что-нибудь взял. А он ничего не купил.
Антон чуть не взвыл от усталости, надо же, никогда не думал, что делать добро так трудно.
— Подожди, не суетись. Я же вижу, ему понравились несколько картин…