— Ничего. Только записывал, — сказав это, Миро машинально махнул рукой, как бы показывая, как писал Бочарников.
И в это время рубашка у него распахнулась. И Максим увидел на груди у него талисман. Тот самый талисман, что Кармелита подарила ему, а потом отобрала. Во рту у Максима пересохло.
— Это тебе Кармелита дала? — спросил. — Да.
— Значит, у вас с Кармелитой все уже решено…
— Почему ты так решил? Или она сама тебе об этом сказала?
— Нет, никто мне ничего не говорил. Просто, я знаю, как она дорожит этим талисманом.
Миро машинально схватился за золотую монетку.
— Нет, еще ничего не решено.
— Если талисман у тебя, значит, она уже сделала свой выбор.
— Кармелита дала мне талисман после ранения, чтобы я быстрее поднялся на ноги.
— А-а-а… Понятно. Хорошо… Значит, получилось. Помог талисман. Вот — ты уж совсем здоров, — улыбнулся Максим и опять погрустнел. — Я рад за вас.
Но думаю, это все же ее выбор. Будьте счастливы. Ты береги ее, ладно?
— Да, конечно, — замялся Миро. — Только, Максим, я точно знаю, что Кармелита не может тебя забыть. Никак не может. Такая у нас ерунда получается.
Обманывающий всех никогда не сможет принять и понять, как же его обманули. Обижающий других никогда не простит, если его обидели.
После слов Светы: "Если ты так искусно солгал в этом, значит, врешь и во всем остальном" Антон оцепенел, почувствовал, что сил у него нет ни для чего. Просто ушел в свою комнату и завалился на диван. Потом уснул.
Потом ходил на работу, ездил в автосервис, выполнял какие-то поручения отца. Но все это делал машинально или, как говорили в студенчестве во время институтских попоек, "на автопилоте". А голову сверлили мысли. Точнее даже одна мыслишка, один вопрос: "За что?".
За что Света его так приложила. Он ни с кем не вел себя так, как с ней.
Он привык приносить себя в подарок. И чтобы все за этим подарком следили, холили и лелеяли, смеялись и восхищались словам, шуткам и шуточкам, им произносимым. А тут впервые за всю свою жизнь Антон сам воспринял другого человека, как подарок. Их долгая болтовня со Светкой дала ему ощущение небывалого единения, сопричастности к жизни другого человека. Антон привык сам закатывать истерики, а тут, когда Света бесилась из-за выставки, он опекал ее, почти по-отечески, и успокаивал, не хуже любого высоколобого психолога.
А сколько сил (да и денег) положил он ради этой выставки, как всех убеждал, уговаривал. Чуть ли не каждую картиночку развешивал. "Светочка, у-тю-тю, Светочка, у-тю-тю…". И, как апофеоз, история с покупкой двух этих идиотских картин. Что в этом плохого? Он хотел, чтобы она в себя поверила, чтобы она была счастлива, чтобы сбросила с себя отцовское неверие (он по себе знал, как больно это бьет по сердцу). Разве это можно назвать ложью?
Нуда, да. Допустим! Допустим… Но даже если это и ложь, то самая невинная, самая святая из всех мыслимых.
И вот в итоге, когда все раскрылось, вместо того, чтобы оценить его жертвы и старания, она просто нахамила. Да как! По-барски высокомерно, посмотрела на него, как на блудливого кобелька, между делом поимевшего где-то по случаю сучку… Разве это справедливо?
Чего там правду скрывать, Антон частенько, особенно в студенчестве, в общаге, вел себя именно как кобель. Даже в отношении той же Кармелиты этот рефлекс у него всегда срабатывал (поэтому и только поэтому они и рассорились с Максимом!). Но ведь со Светой, со Светочкой все и всегда было совсем по-другому. Пылинки сдувал — и вот благодарность!
Нет, никак Антон не мог успокоиться. Никак. А вывод напрашивался только один. Ни к кому нельзя относиться хорошо. Настолько хорошо. Ни перед кем нельзя раскрываться. Так раскрываться. Главное в мире — ты сам, ты один. То, что хорошо для тебя, хорошо для мира! То, что приятно тебе, приятно миру! И все — точка. Всякое отклонение от этого принципа — непозволительное слюнтяйство.
И после мысленного принятия такой вот резолюции Антону стало легче. Да что там легче — совсем хорошо и спокойно стало. Как будто пошел раньше не той дорожкой, а теперь вернулся — и идет правильной…
Вот только что со Светкиными картинами делать — двумя купленными, которых Врубель с Шишкиным за диван вытолкали? Сначала хотел просто на помойку отнести. Но нет, рука не поднялась. "Оранжевую бурю" отвез на автосервис, в приемной повесил.
А вторую, "Галлюциногенный сон космического туриста", оставил дома, забрал в свою комнату. И периодически то прятал ее за шкаф, то доставал и ставил напротив кровати, к стеночке. Что интересно, засыпалось под нее действительно хорошо, причем без всяких галлюциногенов.