Дергаю руками и чувствую, как что-то впивается в запястья с каждым рывком.
Веревка.
Открываю глаза, чтобы увидеть лишь черноту. Мое дыхание учащается, легкие работают с удвоенной силой. Веревка стягивает запястья очень плотно, кожу саднит, я не могу больше двигать руками.
Звук воды усиливается. Кажется, он теперь ближе. Моя голова ощущается тяжелой, когда я поднимаю ее, пытаясь убрать то, что ее покрывает, чтобы увидеть хоть что-то.
Я начинаю паниковать.
Раскачиваю свое тело, пытаясь лечь на левую руку, делаю все, что могу. Сначала ничего не получается, но продолжаю покачиваться, и, наконец, встаю.
Тяжело и прерывисто дыша, я смотрю вниз через маленькую щель и вижу старое сено и заплесневелую древесину. Низкие голоса становятся громче, а потом я слышу, как что-то скрипит, а затем хлопает. Дверь.
Мое дыхание застревает в горле.
— Проверьте суку! Похоже, что она двигается, — низкий голос кричит это на испанском языке. Сначала я едва понимаю его. Мой разум находится в сплошном тумане. — Прошло два дня.
Два дня?
Сжимая губы и двигая головой немного больше, я получаю небольшое представление о руках. Мои запястья крепко связаны. Ощущение, что это кандалы, но я была права. Это веревка.
Мои запястья ободранные и красные. Они в свежей крови и очень болят, когда я борюсь.
Слезы жгут глаза, но я не позволяю им остановить меня. Не знаю, где я, но поднимаю руки, опускаю голову и кусаю толстую веревку. Ни одна из нитей не отрывается.
Тяжелые шаги раздаются все ближе и ближе, кто-то направляется туда, где я. Слышу дыхание человека. Могу чувствовать запах его зловония… или, возможно, это мое собственное.
Я слышу звон ключей, а затем кто-то прочищает горло.
— Стой, — говорит кто-то, и я удивлена, что на английском языке. Я вздыхаю, сразу оставив в покое свои запястья. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть вокруг, хотя ни черта не вижу. Мне видно лишь пол и все. — Он близко, — шепчет человек. Это мужской голос. — Притворись, что до сих пор без сознания. Немедленно.
Последнее слово сказано требовательным тоном, но я не колеблюсь.
Падаю на бок, и это движение отдается болью в голове, но я закрываю глаза и успокаиваю свое дыхание. Я стараюсь вспомнить положение, в котором была, когда спала, но не могу. Шаги ближе, и мое дыхание учащается под черным мешком, который надет мне на голову.
— Черт, — говорит мужчина. — Сука все еще в отключке.
Ключи звенят, а потом какие-то ворота или двери скрипят в петлях. Шаги подходят ближе, а затем останавливаются.
Ногой он пинает меня в живот, и я стараюсь не шуметь. Не смею глотать или дышать. Мужчина вздыхает, и через несколько мгновений слышу, как он идет в противоположном направлении. Слышу лязг двери, что-то щелкает, а затем звук его шагов отдаляется.
Не смею сделать вдох, пока не слышу, как хлопает другая дверь.
Слава Богу.
Отталкиваюсь связанными руками, чтобы сесть выше, насколько возможно. Я все еще осторожна. Теперь я знаю, что здесь есть кто-то еще. Кто-то наблюдает за мной.
— Кто ты? — спрашиваю я.
Человек молчит, и думаю, что, должно быть, сошла с ума, вообразила себе голос, пока он не говорит снова:
— Роналдо.
— Роналдо? Почему ты здесь? Ты один из них?
Он усмехается.
— Ты чертова идиотка.
— Что? — возмущаюсь я, морщась.
— Если бы я был одним из них, как ты думаешь, я был бы здесь?
— Я не знаю. Ты мог бы быть охранником или кем-то еще.
— Если бы я был охранником, то не помог бы тебе.
Я молчу несколько секунд. Опускаю голову и изучаю куски своего порванного свадебного платья, ту часть, которую могу видеть, и мои глаза мгновенно наполняются слезами, когда вспоминаю все.
Кровь. Слезы. Ужас.
Новые слезы прибывают, льются, поскольку я касаюсь шелка моего корсажа.
А затем всплывает самое важное воспоминание из всех. Тони.
Его глаза.
«Джиа… детка…» — это были его самые последние слова.
Я шмыгаю носом.
— Ох, черт, — Роналдо стонет с того места, где сидит. — Поэтому я не хотел, чтобы они оставляли со мной женщину. Ненавижу гребаные слезы.
— Эй, пошел ты! — обрываю я.
— О-о... и такая смелая. Ты первая женщина из всех, кого я встречал здесь.
Беспокойство захватывает меня.
— Первая из всех? Сколько времени ты здесь находишься?
— Шесть месяцев.
— Шесть? — задыхаясь, переспрашиваю я.
— Ага.