Часто во время медитации Сара засыпала. И снова фантастические картины мелькали у нее в голове. Иногда это был дом — такой, каким он был прежде — с обоями на стенах, тяжелыми бархатными драпри на окнах, прекрасной мебелью в стиле Французского Возрождения. Она слышала голос — иногда несколько голосов. Иногда она слышала, как Брайан играет на скрипке «Прекрасную мечтательницу», и ему вторят диссонирующие звуки старого фортепьяно. В этих картинах смешивались смех и боль, горечь и слезы. Иногда она просыпалась вся в слезах, но чутье подсказывало ей, что эти страдания целительны.
Иногда она видела того человека и начинала понимать, что голос, который она слышит, принадлежит ему. Его облик был смутным, туманным, и все же ей нравилось это непонятное завораживающее существо. Она чувствовала, что он носит в себе боль, на которую отзывалась ее собственная боль. Наверное, призрак очаровал ее, и непонятно, почему ее это не пугает.
Дважды, выходя из дома, Сара замечала старуху, идущую краем болота. Сара окликала ее, но та, как всегда, исчезала среди деревьев.
Время шло, и Ребен очистил от вьюнов и сорняков и фасад дома, и сад позади. И Сара смогла обследовать старую каменную кухню. Ее поразила огромная печь и открытый очаг. Она тешила себя размышлениями о том, как будет восстанавливать дом. Кухню она превратит в бунгало для гостей.
Любопытно, однако, что с течением времени идея о восстановлении дома занимала ее все меньше, и никаких определенных планов она не строила. Теперь ей уже начало казаться, что приспособить дом для современной жизни равносильно насильственному вторжению или осквернению.
Как-то вечером на закате Сара стояла на задней веранде. Она смотрела на фонтан со сверкающей статуей греческой богини, освобожденной от лоз и лишайников. Она перевела взгляд на высокие кирпичные стены дворика, перед которыми все еще цвели мирты. Потом взглянула на небо и вдруг подумала, что это небо видело тот день, когда строительство дома было завершено.
Подул ветер. Закачались деревья, и по саду рассыпались блестящие потоки света. Казалось, что богиня шевелится от дуновений ветра в гаснущем свете дня. На какой-то миг время перестало существовать; реален был только этот момент.
Теперь человек появлялся каждый раз, когда она медитировала. Она называла его своим «темным кавалером». Он часто говорил с ней, и его голос нес и боль, и исцеление. И всегда звучала музыка — грустная, прекрасная музыка. И мелькали то комнаты красивого, приведенного в порядок дома, то они же, но полуразрушенные. Она чувствовала, что становится частью дома, что его душа вобрала в себя ее душу. А в душе дома жила боль, тоска и горе. Ей хотелось понять этот дом, объять его ауру. Она понимала, что постепенно это превратилось в навязчивую идею.
А на восьмое утро Сара проснулась после медитации, полная желания написать дом.
В этот день она проснулась с Каспером на руках. Впервые за много месяцев она была готова взяться за кисти. Как одержимая, она бросилась к дому мисс Эрики, чтобы взять коробку с красками, холст и мольберт. Увидев, что Сара опять уходит, Эбби дала ей с собой ленч.
Сара вернулась к старому дому и поставила мольберт перед фасадом. Сентябрь был на исходе, и утро было прекрасно, воздух нес живительную прохладу. Свет хорошо освещал обветшавший дом. Сейчас сига напишет его таким, какой он есть, во всем его сером заброшенном великолепии.
Сара была художником сдержанным и точным; обычно она делала много набросков, прежде чем прикоснуться кистью к холсту. Но сейчас все было по-другому. Она смешала на палитре сочные краски — голубой церулеум, зеленую виридоновую, охру желтую и умбру натуральную и смело накладывала их на холст и соболиными кистями, и шпателем. Мазки ложились мощно и свободно, и никогда они не были такими выразительными, как сейчас.
Сара работала весь день, надеясь, что свет не подведет ее. Она старалась передать, как дом словно покачивается в свете в тенях, и живую завесу из веток и листьев над ним, и призрачное великолепие испанского мха на старых дубах, и серебристую Миссисипи вдали.
Каспер бродил где-то рядом, пока она работала. В полдень она прервала свои занятия, чтобы съесть ленч, и скормила ему половину сэндвича с тунцом.
На закате картина была готова. Собирая свои принадлежности, Сара не переставала удивляться быстроте, с которой она написала дом. Обычно на картину у нее уходила не одна неделя.
Уже в сумерках она пошла домой, осторожно держа холст, чтобы не смазать краски. Дом был заперт, и свет не горел, так что ей пришлось открывать дверь ключом, который она положила на коврик.