Финансовые обязательства Мэнли-парка плюс стоимость нового крыла, пристроенного к дому, а также закладные на иную собственность, – все это поставило лорда Фэрфакса на грань банкротства. Но если бы Уэйкфилд-Хаус был переведен на его имя, он мог бы продать его и использовать полученные средства для оплаты части своих долгов.
Однако условия управления имуществом по доверенности запрещали Кларе как продавать поместье, так и переписывать его на чье-либо имя. В конечном итоге это означало, что она не могла предложить отцу поместье в обмен на право опеки над Эндрю. Отныне решение суда делало условия доверительного управления нерушимыми.
«Сожалеем… извинения… пересмотру не подлежит…»
В груди у Клары больно кольнуло. В соседней комнате глухо пробили часы. Клара сжала кулаки, стараясь удержать перед глазами пробивающийся сквозь отчаяние образ сына. Она должна вернуть его, должна что-нибудь придумать. У нее просто нет выбора. И не будет. Только бороться, бороться и снова бороться…
Душа ее отца искривилась давным-давно и стала подобной ползучему плющу, отнимающему дыхание у дерева, служившего ему опорой. И если в ближайшее время она не предпримет хоть что-нибудь, то хватка Фэрфакса задушит и ее саму, и ее сына.
Себастиан вышел из экипажа перед Музеем автоматических механизмов. Он не ожидал, что просьба Дарайуса приведет его в этот музей, где он, возможно, снова увидит Клару Уитмор. И уже одно это наполняло поручение брата новым и довольно приятным смыслом.
Себастиан тотчас же вспомнил их вечернюю встречу. Он не мог напрямик спросить ее о чертежах той машины, которую искал Дарайус, но, возможно, ему удастся узнать то, что было известно Кларе. Впрочем, не исключено, что ей вообще ничего не известно. Но даже если его поиски не увенчаются успехом, эта их встреча станет самым подходящим случаем, чтобы как-то приблизиться к Кларе… В конце концов, в прошлом они уже встречались, а на балу у леди Ростен можно будет продолжить знакомство. Собственно, сейчас ему достаточно уподобиться кошке, которая нашла норку полевой мыши, – так что теперь оставалось лишь скрести лапой, чтобы расширить отверстие.
Забор окружал небольшой парк, разбитый перед особняком – жилищем и музеем одновременно. Балконы с перилами из узорного кованого железа и высокие фронтонные окна украшали фасад здания, а на воротах висела уже слегка помятая металлическая табличка с указанием времени работы музея.
Себастиан постучал в дверь и стал ждать, поеживаясь от холодной утренней мороси. Спустя минуту он снова постучал – на сей раз громче. Взглянув на свои карманные часы, он решительно повернул дверную ручку и вошел. В вестибюле горел одинокий фонарь, освещавший длинный стол, заваленный бумагами. Двери же – наверное, ведущие в столовую и гостиную, – были распахнуты. Механические игрушки и детали часов в беспорядке лежали на столах и полках вместе с различными инструментами – пилами, стамесками, рубанками и молотками, – и повсюду виднелись части тел и конечности фарфоровых кукол и животных.
Стоя в вестибюле, Себастиан с любопытством осматривался. «Зловещее и загадочное место», – думал он. И действительно, все это: выцветшие обои, облупившаяся краска, искореженные куски металла и мотки старой проволоки – производило довольно жуткое впечатление, усиливавшееся запахом плесени.
Но где же хозяева? Может, следовало сообщить о своем визите?
Не желая слышать собственный голос в царившей здесь тишине, Себастиан молча двинулся дальше. В конце коридора была приоткрыта еще одна дверь, свет из которой проливался на вытертый ковер. Толкнув эту дверь, Себастиан распахнул ее и остановился. Серый утренний свет, свободно проникавший сквозь высокие окна, заливал небольшой зал, некогда, должно быть, служивший музыкальной комнатой. И все столы тут были завалены яркими тканями – зеленым шелком, красным бархатом, голубым атласом. Ленточки же и золотая тесьма каскадом свисали со своих шпулек, образуя на полу красочные лужицы. Кисти для рисования, проволока, мотки ниток и горшочки с краской в беспорядке теснились на полках вместе с перьями, цветами, отрезами тюля и гирляндами.
А в центре этой яркой волшебной страны сидела Клара Уитмор. Склонив свою темную головку над отрезом ткани, она сосредоточенно орудовала иголкой. На ней было простенькое платье, прикрытое белым передником. Лиф платья был запачкан голубой и красной краской. Узел волос на затылке слегка растрепался, и выбившиеся завитки падали на шею.
Что-то дрогнуло в душе Себастиана, и он вдруг почувствовал, что кровь быстрее побежала по жилам. Решительно расправив плечи, он кашлянул, но Клара даже не пошевелилась.