Маркиз не понравился Шарлотте. Его тон был оскорбителен, холоден и бесчувствен.
— Вас просто переполняет сострадание.
— Скажите мне, мисс Эмберли, — продолжал он, не обращая внимания на иронию в ее голосе, — а разве вы не без ума от этого всеобщего любимца? Неужели его поцелуи не сокрушили вашего сердца… и не возражайте, помните, на вашем платье осталось свидетельство его объятий. Разве его поцелуи не сразили вас, как и многих других… или вы думаете, вы первая, а если нет, то лучшая? Не хотелось бы упоминать об этом, но вы, кажется, весьма горды. Не то, что ваш дорогой родитель.
— Вашу манеру говорить я нахожу недопустимой. Желаю вам приятного вечера и прошу больше ко мне не подходить.
— Как угодно, — равнодушно сказал Текстед. Но, уходя, он тем не менее шепнул: — Я уверен, наши дороги еще пересекутся. И если вы сможете забыть о своих глупых нежных чувствах, то получите все то, чего вам всегда хотелось.
Сдержаться Шарлотта не смогла.
— Одну минуту, если позволите, маркиз, — проговорила она. Текстед остановился, на лице его отразилось глубокое удовлетворение. Подойдя поближе, девушка — спросила: — А что это, чего мне всегда хотелось и что… если позволено будет узнать… вы можете мне дать?
Шарлотта удивилась силе чувств, отразившихся на его лице, когда он легко коснулся ее руки чуть повыше локтя.
— Сделать вас маркизой. Вы займете очень высокое положение в нашем обществе. Мало кто сравнится с вами богатством. У вас будет власть, мисс Эмберли.
— И вы полагаете, это то, чего я хочу?
— А вы станете это отрицать? Да разве ваше настойчивое, не свойственное девушке преследование Стоунлея не подтверждение тому?
Вы не сможете убедить меня в вашем неведении относительно могущественности богатства.
Его мягкий тон сменился жестким и требовательным, пальцы почти до боли сжали руку Шарлотты.
Девушка не отводила взгляда.
— Вы жестоко заблуждаетесь, маркиз Текстед. И смею вас заверить — если я скажу, чего хочу больше всего, вы просто этого не поймете.
Текстед явно удивился ответу Шарлотты. Отпустив ее руку, он сказал:
— Вы собираетесь поведать мне о добродетельности бедной жизни? О том, как романтично растить детей в нужде, но вместе с любимым?
— Подобное рассуждение с моей стороны было бы большой глупостью. В то же время, как женщина со средствами, я, к счастью, не смотрю на брак как на способ обеспечить свое будущее. А потому, возможно, могу в отличие от других поставить любовь главным условием замужества. Так что вы даже не приблизились к заветному желанию моего сердца.
— Что же это, умоляю, скажите. Сиротский приют для несчастных детей, родившихся при еще более несчастливых обстоятельствах. Нет? Дайте подумать. Вы не хотите, чтобы дети спускались в шахты и добывали там уголь. Или речь идет о рабстве?
— У вас такое черное сердце?
— Я угадал? — живо спросил он. — Вы — филантропка.
— Ни в коей мере, — возразила Шарлотта. — Мои заботы слишком крепко привязали меня к Эмберли-парку, чтобы думать о чем-то другом, кроме управления поместьем отца и воспитания брата. Но то, чего я хочу всем сердцем, вы никогда не сможете, я знаю, дать мне.
Маркиз Текстед выглядел растерянным, он так и не понял, чего же она хочет всем сердцем. С преувеличенно глубоким вздохом он патетически произнес:
— Немедленно откройте ваш секрет, клянусь, я с трепетом жду ответа.
Девушка рассмеялась, ее неприязнь к этому человеку рассеялась.
— Раз уж вам так не терпится, скажу: мне нужны честность, прямота и доброта. И тогда я буду довольна. Вы способны дать это мне, маркиз? Вот желание моего сердца.
— Проще говоря, вам нужно состояние, — насмешливо улыбнулся Текстед. — Вы не знаете, как трудно следовать этим заповедям на пустой желудок.
— Не дерзну предположить, чего захочет мое сердце, окажись я, не по своей воле, в нищете. Но, поскольку мое положение не таково, мы не будем обсуждать этот вопрос. Еще раз спрашиваю вас: вы можете исполнить желания моего сердца, вы, имеющий так много?
Текстед привычно прикрыл глаза и ответил утомленно:
— Вы слишком добродетельны для меня.
— Вы сказали, маркиз, не я.
28.
— Эмили слышала ваш спор с ее дядей, — шепнул Шарлотте лорд Стоунлей, увлекая ее в легком, ритмичном кружении вальса. Время перевалило за полночь, но бал леди Перселл был в самом разгаре. — Я хочу знать, что вы ему сказали. Да-да, я признаю за собой эту дерзость точно так же, как Эмили, пересказавшая мне услышанное. И я крайне заинтригован. Она сказала, вы довольно жестко говорили с ним о честности, это правда?
— Да, в том числе и о честности, но Эмили ошибается, полагая, что я спорила с маркизом Текстедом, — защищаясь, возразила Шарлотта. — Просто у него сложилось слишком неверное представление о моих жизненных принципах, а мне не хотелось оставлять его в заблуждении.
Стоунлей прищурился, словно пытался по-новому увидеть девушку.
— Вы нисколько не похожи ни на одну из знакомых мне дам. Честность против положения в обществе?
Шарлотта кивнула, глядя ему в лицо. Она увидела, что его интерес искренен.
— Но моя жизнь лишена тягот, и мне нетрудно следовать своим убеждениям. Я никогда не знала нужды… и, думаю, не узнаю. Если бы я была бедна и мне пришлось тяжким трудом зарабатывать на хлеб для своих детей, тогда я, возможно, высказала бы иную точку зрения… наверное, поставив хлеб выше честности.
— Вы несправедливы к себе, мисс Эмберли — вопрос о бедности мы исключим. Я знаю дам с таким же, как у вас, достатком, но с готовностью ухватившихся за титул, не задумываясь о характере человека, который его носит.
— Я отвечаю только за себя и не хотела бы судить других… по крайней мере, я стараюсь этого не делать. Но мне повезло еще и с мамой. Она не жалела для меня ни ласки, ни усилий, наставляя мое сердце и совесть на тот путь, который считала достойным и верным.
— Вам действительно повезло. Шарлотта улыбнулась лорду.
— Очень!
Сверкающая огнями люстра бросала на них теплый свет, а легкие звуки вальса несли ее изящные ножки в атласных туфельках. Черные тщательно причесанные волосы Стоунлея сияли в свете свечей, и он кружил и кружил Шарлотту.
Она любила вальс, совсем недавно этот танец покорил все бальные залы! Искрометный, с ускоренным темпом, вальс подчинял себе, вел за собой, пьянил.
— Вы превосходно танцуете, Стоунлей, — заметила Шарлотта. — Я обожаю вальс.
— Вас легко вести… у меня никогда не было такой партнерши.
Она кивнула, принимая комплимент. Стоунлей некоторое время молча с грацией и изяществом вел Шарлотту по залу.
— Вы хорошо знаете маркиза Текстеда? — вдруг поинтересовался он.
Девушка не поняла, зачем он снова переводит разговор на Текстеда.
— Нет, — ответила она. — Я познакомилась с ним лишь вчера днем.
— Понятно. Тем не менее, вы раскусили его настолько верно, что, по словам Эмили, дали ему настоящий отпор.
— Умоляю вас забыть о маркизе и то, что я говорила или не говорила ему, — попросила Шарлотта. — И позвольте заметить, Стоунлей, вы положительно одержимы этим человеком.
— Я бы хотел, чтобы вы называли меня Эдвард, — сказал лорд, отчего она чуть не сбилась с ритма. — Стоунлей для моего уха звучит слишком официально.
Сердце Шарлотты забилось.
— Эдвард? — потрясенно переспросила она. — Вы хотите, чтобы я называла вас Эдвардом?
Лорд чуть улыбнулся, но Шарлотта заметила, что он покраснел, будто осознал важность своей просьбы.
— В конце концов, это имя, данное мне при крещении, — сказал он.
Шарлотта с его лица перевела взгляд на булавку с бриллиантом, которой был заколот его галстук. Мысли в ее голове обгоняли вальсирующие пары. Что он подразумевает, обращаясь к ней с такой личной просьбой? Следует ли ей отказаться? И надо ли просить Стоунлея называть ее Шарлоттой?
— Я обеспокоил вас?
— Конечно, — рассмеялась она в ответ. — Я не слышала, чтобы даже Эмили обращалась к вам столь дружески.