Сэр Джон фыркнул, как всегда, когда терял к разговору интерес. И сказал о другом:
— Кстати, сегодня вечером я не могу пойти к миссис Гастингс на ужин. Передай ей мои извинения. — Он подумал и спросил: — Но ты ведь пойдешь? Некрасиво, если не будет нас обоих.
Шарлотта хотела заметить, что едва ли вежливо менять свое решение в отношении миссис Гастингс перед самым званым вечером, но поняла, что это бесполезно. Отец скорей всего лишь хмыкнет и уйдет.
Она вздохнула.
— Да, папа, я туда пойду.
— Прекрасно! — отозвался он, потирая руки, словно радуясь, что полностью избавился от этого дела.
Шарлотта терялась в догадках, как и где отец проводит в Брайтоне вечера. Его редко видели на Стейне, он никогда не сидел в тени крытых веранд, не появлялся в библиотеках, не посетил ни один из балов в «Касл Ин». Поклялся, что ноги его не будет в театрах, и лишь от случая к случаю выезжал верхом. На что же он тратит свое время?
Шарлотта уже в течение нескольких дней ломала голову над этим. Единственное, что ей удалось узнать у мисс Фиттлуорт, — так это то, что каждую ночь сэр Джон возвращается домой не раньше трех часов утра. Сведения эти получены от его дворецкого Пакли.
Совершенно ясно, что у него есть друзья, о которых ей ничего не известно. Но так продолжалось много лет. Джон Эмберли всегда жил сам по себе, не посвящая дочь в свои дела.
Поднявшись наверх и направляясь к комнате Генри, Шарлотта мысленно вернулась к своей стычке со Стоунлеем. И снова она прошептала: «О Господи! «, размышляя, простит ли он ее — ведь она выставила его на посмешище. Но зачем он вызвал ее на спор?
Вечером она одна поехала в отцовской коляске к Гастингсам. Выйдя из экипажа, она почувствовала себя библейским пророком Даниилом, брошенным в ров ко львам. В числе приглашенных была и леди Перселл. Шарлотта ничуть не сомневалась, что именно баронесса распространила в обществе ее отповедь Стоунлею.
Дворецкий открыл дверь, и по донесшемуся до нее смеху и гомону голосов Шарлотта поняла, что большинство гостей уже съехались. Не успела она подняться по лестнице, как оказалась в объятиях смеющейся Эмили и столь же веселого полковника. Выслушав переданные сэром Джоном извинения, полковник Гастингс заговорил о происшествии у Уокера.
— Клянусь Юпитером, вы подарили нам обоим чудесный день, — вскричал он. — Я никогда в жизни так не смеялся, как во время рассказа жены о вашем ответе Стоунлею. Будь я проклят, вы славно его приложили! Бедняга! Воображаю, чего он уже натерпелся с утра.
Речь эта, произнесенная полковником, как она поняла, с единственной целью похвалить ее, сковала страхом сердце Шарлотты. Она пожалела, что, будучи измученной бессонной ночью, не сдержалась в разговоре со Стоунлеем.
— Не стоит аплодировать моей дерзости, — тихо сказала она. — Боюсь, я говорила не подумав, потому что слишком устала. Ночью у Генри разболелось ухо.
— Я буду хвалить вас, сколько захочу, — живо возразил полковник. — Вы в моем доме, и если я захочу… как вам идет это платье. И мне очень нравится перо у вас в волосах… просто очаровательно!
Шарлотта удивилась, почему он так поспешно заговорил о другом, но в любом случае обрадовалась. Она мельком глянула в зеркало и краем глаза увидела белое страусовое перо, пышное и шелковистое, венчавшее ее каштановые кудри.
— Благодарю, — сказала она. — Я в первый раз украсила так прическу и чувствую себя немного птицей.
За спиной Шарлотты раздался, объясняя внезапную перемену полковником темы, низкий, звучный мужской голос.
— Надеюсь, не желчной птицей? — спросил Стоунлей.
Шарлотта повернулась и увидела только что приехавшего лорда. В его синих глазах плясали огоньки удовольствия.
— Вы не сердитесь? — изумилась Шарлотта. Она раскрыла веер, пытаясь спрятать за ним лицо, словно стремясь защититься от Стоунлея.
Он наклонился к Шарлотте и своей рукой закрыл ее веер.
— Нет, — шепнул он. — Нисколько. Ваши слова излечили меня. Так что вам больше не надо волноваться о моем здоровье.
— Но это происшествие обсуждают по всему Брайтону… убеждена, вы уже знаете об этом. Вы уверены, что я не вывела вас из себя?
— Да, — ответил лорд. — Уверен.
Он действительно пребывал в хорошем настроении. Шарлотта не смогла удержаться от вопроса:
— Почему вы вели себя так скверно?
— Не скажу, — ответил лорд и повернулся к Эмили, чтобы обнять ее и запечатлеть на ее щеке поцелуй.
Эмили рассмеялась.
— Не изменяешь себе! Я рада, что Шарлотта пришла к нам. Может, она поможет справиться с твоей немыслимой гордыней.
И Эмили увлекла Шарлотту за собой в Голубую гостиную, где, к своему ужасу, девушка была встречена аплодисментами и смехом, которые только усилились при появлении лорда. Не менее получаса все только и обсуждали влияние разлития желчи на настроение и характер, пока полковник Гастингс лично не положил этому конец.
— Если вы будете вести себя как следует, моя жена обещает спеть для вас.
Это сообщение гости встретили с восторгом. Дамы расположились в креслах и на диванах, мужчины встали у стен. Эмили села за пианино.
Шарлотта уже давно не чувствовала себя так хорошо. Атмосфера непринужденности и взаимного уважения, не лишенная добродушного подтрунивания, отличала круг близких друзей четы Гастингсов. И это необыкновенно привлекало Шарлотту. Даже лорд Стоунлей казался более спокойным — она никогда не видела его таким. Девушка ощутила, что здесь нет места ревности или недобрым чувствам, тут царит дух веселья, проистекавший из родства умов, сердечности и доброжелательности.
Слушать Эмили было наслаждением — ее колоратурное сопрано, лиричное, проникновенное, оказалось достаточно сильным, чтобы заполнить мелодией всю гостиную. Аккомпанировала певице леди Перселл, прекрасно чувствуя исполнение миссис Гастингс.
Шарлотта увидела, что Стоунлей смотрит на Эмили с теплой улыбкой. И, как всегда, когда он рядом, знакомая волна обожания и чего-то еще — страсти? — захлестнула Шарлотту. Догадывается ли он о ее мыслях, чувствует ли их?
И по непонятному чудесному совпадению именно в тот момент, когда она задала себе этот вопрос, Стоунлей повернулся к Шарлотте и уже не сводил с нее глаз, пока Эмили не закончила петь.
О чем он думает? Испытывает ли те же чувства, что и она? Ей хочется быть с ним, видеть его, слышать его голос, чувствовать, как его руки обнимают ее. Безразличие лорда к тому, что из-за нее он стал объектом шуток, поразило Шарлотту больше всего. Лишь находящийся в согласии с самим собой человек мог с такой легкостью отнестись к насмешкам, обрушившимся на него буквально с той минуты, как он вошел в дом Гастингсов.
30.
На Брайтон спускались сумерки, и прохладный вечерний туман наползал с моря на Стейн. Шарлотта шла, опираясь на руку Стоунлея, но держалась настороженно. Что-то показалось ей не так в поведении лорда. Последние два дня Стоунлей как будто задался целью провести с ней и Генри как можно больше времени. Во второй половине первого дня он нанес Шарлотте «утренний» визит, а вечером танцевал с ней на балу в «Шип Ин». На следующее утро он заехал за Генри, прихватил Уильяма и Джорджа Гастингсов и отправился с ними купаться в море. А потом вся компания, к которой присоединилась и Шарлотта, позавтракала в «Касл Ин». Во время трапезы, к неописуемой радости мальчика, лорд со знанием дела рассказывал Генри о достоинствах каждой проезжавшей мимо лошади. А днем повез Шарлотту на прогулку к холмам. Путешествие они совершили в его парном двухколесном экипаже, черном и сверкающем.
И каждый раз они вновь возвращались к своей непринужденной манере общения, беседуя обо всем и ни о чем. Обсуждали достоинства идеалистических концепций мистера Брауна, связанных с пантизократией. Спорили, куда сначала полетит бьющаяся о стекло муха — к верхней или к нижней раме окна. Высказывали соображения по поводу управления имениями, рассуждали и о распределении обязанностей между дворецким и экономкой так, чтобы не обидеть ни того, ни другую. И совершенно неожиданно в течение этих двух дней Стоунлей вдруг замолкал на полуслове и смотрел на Шарлотту. И по выражению его лица она понимала, что, будь они одни, он снова поцеловал бы ее.