Наконец, взяв себя в руки, Элизабет вернулась в палату к Ричарду. Каково же было ее удивление, когда она не застала там Талбота. И спросить, куда он ушел, было не у кого: Ричард крепко спал. Она была больше чем уверена, что его внезапный уход (а вернее, позорное бегство) объясняется банальным нежеланием оставаться с ней наедине после того, как с ее губ сорвалось пугающее признание в любви.
От горьких размышлений ее отвлекли стоны Ричарда. Она осторожно присела на край кровати и заглянула ему в глаза:
– Э-эй… Как ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит? Давай я позову медсестру или доктора Брешнана…
– Не надо, – возразил он. – Уже все прошло. В моих мозгах… здорово покопались.
– Эндрю передает тебе большой привет! А еще наш талантливый сын пообещал испечь твое любимое овсяное печенье.
– Здорово.
– В ближайшее время я привезу его домой. И мы обязательно навестим тебя с разными гостинцами…
– Ты уже позвонила Эрике?
– Да, как и обещала. Твоя невеста уже едет сюда. Разумеется, Эрика немного сердится на тебя за то, что ты скрыл от нее проблемы со здоровьем и даже не сообщил о предстоящей операции. Но я честно старалась убедить ее, что твое молчание – это проявление искренней любви и заботы.
– Спасибо. Пожалуйста, никуда не уходи. Посиди… со мной, пока она не придет, ладно?
– Конечно-конечно, – кивнула она. – Ни о чем не волнуйся. Отдыхай. Кстати, ты случайно не в курсе, где сейчас твой брат?
– У Талбота неожиданно возникли срочные дела на работе, и он ушел, пообещав вернуться… завтра утром.
– Ясно.
После обеда приехала Эрика Тейлор. Черноволосая хрупкая миловидная девушка лет двадцати с большими зелеными глазами неслышно впорхнула в палату и кинулась к нему. Ричард был так счастлив, что даже забыл о ноющей боли во всем теле. В их взволнованном шепоте, взглядах и прикосновениях было столько нежности и страстной любви, что Элизабет поспешила оставить влюбленных наедине. Чуть позже, когда они все-таки познакомились, она извинилась и отправилась домой.
Сев за руль, Элизабет вдруг уронила голову на руки и разрыдалась. События последнего дня вихрем закружились у нее в голове: бесконечное томительное ожидание, пьянящее чувство облегчения и бурная радость, восторженное признание в любви и неслыханная бессердечность Талбота…
А слезы все текли и текли по ее щекам – откуда-то из сокровенных уголков ее измученной души. Она плакала навзрыд, как маленькая девочка, лишившаяся родителей, как юная девушка, осознавшая, что ее поспешный брак обречен, как молодая женщина, познавшая, что такое быть сильной, и как, оказывается, приятно почувствовать себя зависимой от любимого человека, но, увы, не сумевшая зажечь огонь ответного чувства в его груди.
Когда последняя слезинка растворилась в ее печали, Элизабет наконец успокоилась, чувствуя, что разбитое сердце надежно защитило себя от дальнейших посягательств, оградившись от мира высокой непреодолимой стеной. Она ощущала лишь безысходное одиночество и бесконечную пустоту…
В этот момент небо резко потемнело – и по лобовому стеклу гулко забарабанил проливной дождь, словно сочувствуя ее горю. Его мелодия завораживала, успокаивала ее истерзанные нервы. Откинувшись на спинку сиденья, Элизабет закрыла глаза и тут же провалилась в спасительный сон.
Уже стемнело, когда она неохотно разлепила тяжелые веки. Приведя себя в порядок, Элизабет пристегнулась и завела мотор. Выехав за ворота больницы, она поймала себя на мысли, что возвращаться в пустой одинокий дом ей совершенно не хочется. Поэтому ее старенький автомобиль довольно долго колесил по улицам и улочкам Канзас-сити.
Остановив машину крыльца, Элизабет тут же обратила внимание, что в гостиной почему-то горит свет. Сначала она подумала, что утром в спешке просто забыла его выключить. И тут ее осенила неожиданная, непостижимая догадка!
Стараясь унять бешеный стук сердца и всячески убеждая себя, что отныне она прекрасно проживет и без мужчины, так как у нее есть любимый сын и интересная работа, Элизабет торопливо поднялась по ступенькам и открыла дверь. Как завороженная, она поспешила навстречу мерцающему свету и замерла на пороге гостиной, не смея поверить своим глазам…
Свечи! Они были везде – маленькие и большие, изящные и пузатые, простые и ароматизированные, самых разнообразных цветов и форм. В довершение этого великолепия из неосвещенного угла комнаты раздался – такой знакомый, такой родной! – бархатный голос:
– Я давно жду тебя, Элизабет…
– Что… что ты здесь… делаешь, Талбот? – пробормотала она, хватаясь рукой за косяк, чтобы удержаться на ногах. – Я никак не ожидала… Что-то случилось?
– Нет, не волнуйся, все в полном порядке, – отрицательно покачал головой он, приближаясь к ней. – Просто я должен был тебя увидеть… Посмотри вокруг! Надеюсь, я наполнил твою жизнь светом?
– Прости, но я… ничего не понимаю… – чуть слышно ответила она, боясь заглянуть ему в глаза, вдохнуть приятный аромат его одеколона: вдруг это все окажется сном?!
– Я хочу подарить тебе свет, чтобы ты больше не боялась темноты, – продолжал он, прижав ее к груди. – Я хочу согреть своим теплом каждый уголок твоего бескорыстного сердца, потому что люблю тебя больше жизни!
– Ты? Любишь? – недоверчиво переспросила Элизабет, выскальзывая из его объятий: нет, не убедившись в искренности его слов, она не позволит ему прикасаться к ней! – А, по-моему, еще совсем недавно ты утверждал, что нас связывает лишь… вожделение…
Его темно-карие глаза таинственно мерцали в свете сотни свечей.
– Ну зачем ты так, дорогая?! Я не отказываюсь от своих слов, просто мое чувство к тебе оказалось сильнее и глубже, чем я предполагал. Знай: я тоже люблю тебя всем сердцем, Элизабет Маккарти!
То, что произошло потом, было отнюдь не волшебной сказкой, а чудесной реальностью! Она обняла его так крепко, насколько хватило сил, и впервые смело и открыто посмотрела ему в глаза. В следующее мгновение их губы слились в поцелуе…
Нет, он не был похож ни на один из предыдущих поцелуев! Теперь Талбот и Элизабет могли насладиться друг другом, не боясь, что им кто-то помешает или осудит их безрассудное поведение. О, сколько сладостных дразнящих мгновений испытали они за бесконечную минуту долгожданного всплеска эмоций, чувств и ощущений! А когда их пылающие губы неохотно разомкнулись, они еще долго стояли обнявшись, с восторгом заглядывая друг другу в глаза…
– Когда ты неожиданно призналась мне в любви, – прошептал Талбот, перебирая пальцами ее локоны, – я, признаюсь честно, не знал, куда деваться от одолевавших меня противоречивых эмоций!
– Внешне это было совершенно незаметно, поверь мне, – улыбнулась Элизабет. – Я даже стала считать тебя бессердечным негодяем. Смертельная обида!
– Посуди сама, дорогая: разве мог я – при всей свой любви к тебе – перейти дорогу родному брату? Вспомни, накануне отъезда из Монингвью вы с ним обнимались… Что, по-твоему, я должен был подумать?
– То, что Ричарду нужна моя поддержка, а еще что мы хотим остаться добрыми друзьями, чтобы ни случилось, – пряча улыбку, наставительно ответила она. – Понятно?
– Теперь-то я многое понимаю…
Талбот ласково коснулся губами ее губ – и разговор как-то сам собой прервался… Элизабет отвечала на его поцелуй со всей страстью, на которую только была способна, – и ледяная стена одиночества, возведенная вокруг ее сердца, таяла под жаркими лучами их любви. А потом Талбот легко поднял ее на руки и отнес на диван, со всевозможным комфортом усадив любимую женщину среди шелковых подушек.