Алмас тихо застонала, не в силах сдержать восторг, и в этот момент огненная лава поглотила ее.
«Так вот какова человеческая любовь! Самое мучительное из мучений и самая сладкая из сладостей жизни!»
Тело Алмас горело огнем наслаждения, а мысли словно заволокло туманом. И лишь восхитительное ощущение единения с любимым испытывала она в эти минуты первой страсти.
Розовел восход. Алмас проснулась и почувствовала тепло рук, которые нежным кольцом обнимали ее. Пели птицы в дворцовом саду и вместе с ними пела душа девушки.
«Теперь он мой! Он принадлежит мне и я принадлежу ему!» Алмас вытянулась на ложе и только сейчас заметила, что ее скомканная шелковая рубашка брошена у изголовья, а она обнажена, точно так же, как и принц, лежавший рядом с ней. Но стоило девушке пошевелиться, как ее любимый приподнялся на ложе.
– Алмас! Что ты здесь делаешь? И почему ты…
Кемаль покраснел и поспешно отвел глаза.
– Немедленно уходи отсюда! Прочь!
– Но, мой принц… – испуганно прошептала Алмас – слишком разительной была перемена в ее любимом.
Ночью это был самый ласковый и самый нежный мужчина. Сейчас же он стал холодным, словно каменный истукан.
– Ты обманула меня! Пробралась в мои покои и… нарушила мой сон…
И тут принц запнулся – он вспомнил все, что произошло ночью.
– Так значит, это был не сон?! Нечестная, лживая лисица. Прочь отсюда! Не смей и на фарсах приближаться ко мне и к моим покоям!
И Кемаль поспешно встал и попытался одеться. Ноги не попадали в штанины шелковых шальвар. Наконец ему удалось их натянуть, и он почти выбежал из опочивальни в курительную комнату.
Со слезами на глазах одевалась Алмас. Она печалилась сейчас не о том, что отдала свою невинность, а о том, что сердце принца Кемаля, ее единственного, самого любимого, не ответило на ее нежность. Кемаль остался сухим и жестким, как засохший плющ, что с давних пор обнимает стены старой башни.
Наконец Алмас оделась, потуже затянула кушак и выскользнула из покоев принца.
– Прощай, мой принц, – сквозь слезы произнесла она.
Но ответом ей был лишь звук ее шагов.
Девушка шла по тихим в этот утренний час коридорам дворца. Слезы жгли ее глаза огнем. Но она старалась высушить их, ведь впереди был разговор с Алией – прекрасной царицей.
– Отчего ты плачешь, красавица? – в голосе царицы звучала искренняя забота.
– Я не смогла… – И тут мужество покинуло Алмас. – Я не смогла удержать его возле себя. Он был моим, я была его… Но миг сладости прошел, и принц сбежал от меня… Он никогда больше не посмотрит на меня, никогда не назовет ласковыми словами…
– Не плачь, девочка. Ни один мужчина в мире не стоит слезинки из твоих глаз. Значит, я была неправа, и мой сын такой же заносчивый и самовлюбленный, как и многие другие мужчины. Ну что ж, значит, его надо было завоевывать не хитростью… Это будет мне уроком. Ну, а тебя, маленькая смелая девочка, ждет награда…
– Ничего мне на-адо… – Слезы рекой текли из глаз девушки.
Тогда царица нежно обняла ее за плечи и что-то тихонько зашептала.
– Правда? – Теперь голосок Алмас звучал уже намного тверже. – Он правда согласится взять меня в жены? Даже теперь?
– Салеха я знаю много лет. Это уважаемый и достойный человек. И я знаю наверняка, что он уже давно собирается поговорить об этом с твоим отцом. Он будет тебе замечательным мужем. Я помогу тебе, девочка, забыть моего никчемного сына. И помни – ничего не было. Этой ночью ты крепко спала в своих покоях вместе с сестрой.
– Да, о прекрасная царица, все так и было. Я благодарю тебя…
– Нет, крошка. Это я благодарю тебя за все, что ты сделала для меня. О недостойном Кемале больше и не вспоминай. Дрянной мальчишка! Он не достоин даже тени от твоего волоса! И поплатится за черствость и равнодушие! Иди, девочка. Завтра на закате жди с сестрой меня!
Несколько минут царица ходила по своим покоям. Она была вне себя от гнева, но старалась усмирить его. Что ж, во всяком случае, теперь понятно, что душа ее сына еще спит глубоким сном, хотя тело уже проснулось. Значит, не хитрость, а суровый приказ отца должен заставить Кемаля жениться…
Легкие туфли с загнутыми носками все мерили бесценные ковры… Прохладу утра уже сменил дневной жар, но Алия еще размышляла о том, каким способом добиться продления царского рода. Ее размышлений никто не смел прервать – единственным, кто мог бы это сделать, был царь Шахраман, но в этот час, перед вечерним диваном, он, по своему обыкновению, тоже размышлял. И потому в верхних покоях царила благоговейная тишина.